Достоевский стал объектом врачебного внимания из-за припадков, которые начались у него на каторге и от которых он лечился у доктора Яновского. После смерти писателя появилось сразу несколько его патографий. Их авторы приступали к своей теме с реверансами: как писал один из них, он осмеливался исследовать недуг Достоевского «не из особого рода научного вандализма, а, скорее, из почтения» к писателю22. В то время эпилепсия считалась признаком вырождения, и хотя тот же психиатр причислял нелюбимых им поэтов-де-кадентов к «вырождающимися», он избегал применять ту же характеристику к чтимому им писателю. «Случай Достоевского» стал пробным камнем теории вырождения и заставил психиатров изменить диагноз — вместо «дегенерации» писать о «прогенерации», т. е. отклонении в другую, положительную, сторону. Во второй главе обсуждается, как столкновение с «больными гениями» побуждало психиатров пересмотреть взгляды на болезнь.
Как и в случае с Гоголем, когда критики Льва Толстого обвинили его в недостаточной революционности, психиатры последовали за их мнением. Раздосадованный на Толстого из-за его философии ненасилия, Н.К. Михайловский назвал его блестящим писателем, но слабым и предубежденным мыслителем. Подхватившие это мнение психиатры затруднялись в постановке определенного диагноза, «находя» у Толстого то невроз, а то и «аффективную эпилепсию». В третьей главе рассказывается о том, как произведения и личность Толстого заставили психиатров пересмотреть эти ярлыки. «Случай Толстого» совпал по времени с возникновением психотерапии и психоанализа. В России некоторые идеи психотерапевтов оказались созвучны философии Толстого, и это способствовало их восприятию. Толстовская критика официальной медицины помогла молодому поколению врачей отказаться от традиционных психиатрических практик и развивать новые. «Пространством» психотерапии стали не большие психиатрические больницы, а более домашняя, интимная обстановка так называемых нервных лечебниц и санаториев. В этих изолированных от мира «светских монастырях» (как выразился П.-Ю. Мёбиус) у врачей была свобода выбора лечения, — они могли применять психотерапию или даже философию Толстого.
Четвертая глава повествует о судьбе диагноза «неврастения». Категория эта традиционно вызывала ассоциации с литературным персонажем — шекспировским Гамлетом. Но в России неврастения оказалась еще и политически окрашенным диагнозом. Российские психиатры объясняли «гамлетовскую» слабость воли у интеллигенции реакционным и репрессивным строем. Альтернативу неврастеничному Гамлету они видели в другом персонаже — Дон Кихоте. Во время революционных событий 1905–1907 годов врачи обнаружили среди своих пациентов «патологических альтруистов», похожих на героя Сервантеса. Изображая своих пациентов в образе литературных героев и объясняя причины их болезней не поражением нервной системы, а «духом времени», врачи создавали психиатрию с явным социальным акцентом.
Не обошли своим вниманием психиатры и Пушкина: писать об этой архихрестоматийной фигуре было знаком принадлежности к национальной культуре. Психиатры колебались, объявить ли им поэта здоровым или все же дать ему диагноз, и если да, то какой именно. «График» этих колебаний совпадал с празднованием юбилейных дат. В дни помпезных торжеств, связанных с пушкинскими юбилеями, врачи писали о его «идеальном здоровье». В промежутках же между этими датами они вновь упражнялись в придумывании диагноза, включая самые разнообразные аномалии психики. Об этом — в пятой главе книги.
Революция открыла дорогу множеству утопических и полу-утопических проектов, некоторые из них даже удалось реализовать. К ним относился проект превентивной, или профилактической, психиатрии, состоявший в организации сети так называемых невропсихиатрических диспансеров. Наряду с традиционными больницами, диспансеры стали основным учреждением, следящим за психическим здоровьем населения; существуют они и сейчас. Но вот о другом проекте «превентивной психиатрии» — специальных диспансерах для гениев — известно меньше. Автор этого замысла считал гениев в большинстве своем больными и плохо приспособленными к жизни в обществе и поэтому предлагал создать для них учреждения социальной защиты. Убежденный, что душевная болезнь служит катализатором таланта, он предлагал изучать и культивировать гениев в диспансерах. При желании в этих проектах можно угадать контуры репрессивной психиатрии, хотя данная тема уже выходит за рамки нашего исследования23. Шестая глава посвящена отношениям психиатрии с литературой в послереволюционные десятилетия до начала «великого перелома».
Характерный для последней трети прошлого века интерес к истории психиатрии породил огромное число исследований и публикаций. К сожалению, полной и систематической истории российской психиатрии за это время не появилось. На русском языке существуют две книги, в какой-то степени заполняющие эту лакуну: посвященная институционализации психиатрии в дореформенной России монография Д.Д. Федотова и книга Т.И. Юдина о психиатрии в более поздний период, до 1940-х годов24. Однако обеим книгам уже более полувека. История психиатрии нуждается в пересмотре в свете последних исторических исследований, достижений медицинской историографии, наконец, произошедших в стране политических перемен. Что же касается работ на других языках, то здесь первое место по охвату материала и интерпретации следует отдать статьям американской исследовательницы Джулии Вейл Браун. Она сосредоточила внимание на институционализации психиатрии в пореформенный период, вплоть до 1905 года. В отличие от нее, Кеннет Стивен Дикс изучал развитие психиатрических институтов и эволюцию отношения к душевной болезни в более ранний период — с Петровского времени до середины
XIX века. В своей истории российской психологии историк Дэвид Джоравский кратко останавливается и на развитии психиатрии25.
Существующая литература связывает появление первых предназначенных для душевнобольных учреждений с реформами местного управления во время царствования Екатерины II. В 1755 году она основала региональные департаменты общественного попечения, вменив им в обязанность строительство домов умалишенных. К началу XIX века в стране существовало уже более сорока подобных заведений. Однако в обществе смотрели на них с нескрываемым ужасом и старались избегать любой ценой. В царствование Николая I правительство создало специальную комиссию для реформы домов умалишенных, но работала она крайне медленно. А в пореформенный период общественное образование и здравоохранение были переданы в ведение земств. В 1875 году правительство обязало земства обеспечивать всех душевнобольных медицинской помощью и дало средства на расширение существующих и строительство новых психиатрических больниц.
Обнаружив несовершенство тогдашнего здравоохранения, Крымская война побудила к развитию психиатрии, в числе прочих медицинских специальностей. В 1857 году в Санкт-Петербурге, в Медико- хирургической академии, открылась первая в стране университетская кафедра нервных и душевных болезней. Затем подобные кафедры появились в Казанском и Московском университетах. Однако предметом преподавания там была в основном неврология. По психиатрии читался лишь краткий курс, не сопровождавшийся клинической практикой; еще в начале 1880-х годов студенты кончали университет, не увидев ни одного душевнобольного. К тому же, до середины 1870-х годов психиатрические больницы представляли собой скорее приюты, места содержания душевнобольных, чем медицинские учреждения. Они находились в ведении Приказа общественного призрения и управлялись чиновниками без медицинского образования. В больницах широко применялись меры стеснения, что при недостатке медицинского персонала считалось неизбежным. Придя после окончания университета в 1875 году в Преображенскую психиатрическую больницу (единственную тогда в Москве общественную лечебницу), известный впоследствии психиатр С.С. Корсаков, услышал от работавшего там старого врача: «”В университете ведь вас мало учили психиатрии, вы даже, вероятно, не знаете, как связывать” — и первым уроком был урок связывания»26.
Прежде всего психиатры добивались институционализации своей области. Профессор кафедры И.М. Балинский (1827–1902) создал первую в стране профессиональную ассоциацию психиатров (1862), первый съезд которой состоялся в 1887 году. Общероссийскую организацию — Союз отечественных психиатров и невропатологов — удалось образовать, после нескольких неудачных попыток, в 1911 году. В 1883 году начали выходить первые журналы по психиатрии, — один издавал преемник Балинского, профессор Медико-хирургической академии И.П. Мержеевский (1838–1908), другой — профессор Харьковского университета П.И. Ковалевский (1849–1923). В 1893 году в Москве из кафедры нервных и душевных
