широкую возможность сбыта русской металлургической промышленности, уже одним этим была важна вдохновителям российского империализма, не говоря о том военном преимуществе, которое получала Россия на Дальнем Востоке. Но там Россия сталкивалась с интересами Японии, стремившейся расширить свои территории захватом части материка, а рынки — путем вытеснения своих торговых конкурентов из Китая. Положение на Дальнем Востоке создавалось такое, что рано или поздно надо было ждать вооруженного столкновения.
Россия усиленно готовилась к войне, увеличивая расходы на армию и флот. Если бы российский империализм довольствовался захватом рынков — войну, быть может, удалось бы оттянуть на неопределенное время, но Николаю II хотелось завоевания, которые увеличили бы бюджет не только страны, но и царствующей фамилии. Подходящим для завоевания куском представлялась ему Корея, с 1895 г. ставшая независимой империей и граничившая с Россией, — с Уссурийским краем. Но и Японии Корея казалась наилучшей возможностью «перейти на материк». По договору Российская империя обязалась не чинить препятствий «преобладанию Японии в сфере торгово-экономических предприятий» в Корее. Но на деле Николай II, наслышанный о колоссальных лесных и минеральных богатствах Кореи, ни в каком случае не желал ими делиться с Японией. В компании с великими князьями и целым рядом других авантюристов царь захватил в Корее знаменитые в свое время лесные концессия на реке Ялу. Двуличная политика обострила отношения между странами и привела их к войне 1904 года.
Несмотря на приготовления, Россия оказалась к войне не готовой. Флот был слаб и технически отстал. Сибирская дорога не была достроена. Но русское правительство торопилось с войной. Во-первых, оно не считало японцев серьезными противниками, во-вторых, надеялось войной отвлечь внимание все более революционизирующихся широких масс от вопросов внутренней политики.
С ростом капитализма в России чрезвычайно обострилась классовая борьба. Помещичья диктатура, державшаяся на свирепом угнетении народных масс, классовом и национальном, стремилась сохранить полу крепостнические формы эксплуатации крестьянина и совершенно бесправное положение рабочего, лишенного какой бы то ни было возможности легально защищать свои интересы, ведущего нищее существование. Непрерывные, все возраставшие крестьянские волнения и стачки рабочих были ответом на гнет самодержавия.
Объединение рабочих стачек с политической борьбой было делом революционного марксизма. В 1898 г. произошла первая попытка создания «Российской социал-демократической рабочей партии», центральный комитет которой был тотчас же арестован. С 1900 г. центром партийной работы становится газета «Искра», подготовившая к 1903 г. II партийный съезд (за границей). На съезде этом партия раскололась на большевиков и меньшевиков. Пролетариат становится вождем революции и в лице большевистской партии получает руководящий центр, но деятельность меньшевиков еще сильно затрудняет развитие революционного движения.
Одновременно с этим на фоне рабочего движения растут кружки народовольческого типа и смыкаются к 1904 г. в буржуазную партию социал-революционеров (эсеры), выражавшую интересы крестьянства, преимущественно зажиточного. Эсеры по примеру народовольцев возродили террор: «боевой организацией» террористического назначения были убиты министры Боголепов, Сипягин и Плеве, вдохновитель войны, руководитель правительственных репрессий. В этот же период появляется «Союз освобождения», объединяющий представителей мелкой буржуазии с либералами.
Первые этапы нарастающей революции лучше всего характеризуются следующими определениями Ленина: «1) Рабочее движение поднимает пролетариат сразу под руководством РСДРП и будит либеральную буржуазию (1895–1901 гг.); 2) рабочее движение переходит в открытую политическую борьбу и присоединяет политически проснувшийся слой либеральной и радикальной буржуазии к мелкой буржуазии (1901, 1902–1905 гг.)»[23]
Грозные волны растущей революции заставили, правительство рассматривать войну не только как естественное продолжение внешнем политики, но и как спасение от внутренних затруднений. Мобилизация, разжигание шовинистических настроений, промышленное оживление вследствие военных заказов было, теми средствами, на которые правительство надеялось в борьбе с революционным движением.
Первые взрывы патриотизма, сопутствовавшие началу войны, очень скоро сменились недоумением. Правительственная пресса изображала дело так, что японцев можно «шапками закидать», а вдруг они оказались сильнейшим противником. Скоро недоумение сменилось общим недовольством широких масс против правительства, втравившего страну в эту отчаянную бойню. Одно за другим приходили с фронта сообщения о поражении русских войск. Русский флот японцы заперли в гавани Порт-Артур, предварительно потопив два крейсера и выведя из строя два броненосца — этим они создали себе возможность сухопутной войны, возможность беспрепятственно высаживать десанты в Манчжурии.
Дмитрий Иванович поддался в начале войны патриотическим настроениям, и готов был считать Японию несерьезным врагом. В своей книге он высказал несколько «заветных мыслей» об японской войне. Под давлением друзей свою статью по этому вопросу он закончил тем, «чего можно требовать от Японии после благоприятного для нас исхода войны, в котором никто не сомневается». Правда, Дмитрий Иванович свои соображения по этому поводу все же оговорил — «в случае удачи». Очень скоро всей Россия стало понятно, что «удачи» не предвидится. Потерян был Дальний, и главная военная база, Порт-Артур, оказалась осажденной с моря и с суши, а к концу года — пала.
Поражения и беспрерывная мобилизация стали вызывать еще более резкое недовольство внутри страны. С угрожающей быстротой росло количество крестьянских «бунтов» и рабочих забастовок. Либеральная буржуазия создавала ряд «союзов».
Правительство пошло на некоторую уступку — разрешило земский съезд. Но такие события, как съезд, не имели никакого сколько-нибудь серьезного значения в умиротворения страны. Коренных перемен можно было ожидать только под влиянием роста массового движения. Оно затруднялось незакончившейся борьбою большевиков и меньшевиков. Не хватало единого руководства. На ряду с деятельностью мелкобуржуазных партий, существовали и иные факторы, дробившие силы революции — питерские рабочие не освободились даже от таких, например, влияний, как пропаганда молодого попа Гапона, провокатора, служившего в полиции, но сумевшего войти в доверие к рабочим и обманывавшего и их, и полицию.
Война крайне тяжело отражалась на рабочих, цены на все повысились процентов на 30–40, заработная плата всего на 3–4 процента.
9 января 1905 г. рабочая демонстрация, возглавляемая Гапоном, направилась к царю, к Зимнему дворцу. Рабочие шли просить восьмичасовой рабочий день и нормальную заработную плату — в искреннем убеждении, что все это зависит от царя, — а наткнулись на пули. Расстреливать рабочих начали с городских застав, но большей части демонстрации удалось добраться до Дворцовой площади, чтобы здесь быть расстрелянной более организованным порядком. Пальба шла без промаха в человеческую гущу. Сотнями валились убитые и раненые. Эта бойня произвела взрыв возмущения во всем русском обществе. В то же время она положила конец всем заблуждениям и остаткам монархических чувств в рабочих массах, положила начало еще более широкому революционному движению, подготовившему вооруженное восстание Пресни, Лодзи, «Потемкина» и т. д.
Дмитрий Иванович переживал событие вместе со всеми. Жена его Анна Ивановна рассказывает об этом дне: «Когда началось шествие во главе с Гапоном к Зимнему дворцу, несметные толпы наводнили не только те улицы, по которым проходило шествие, но и все соседние. Все ходили бледные и тревожные. У нас в Палате было то же, что и везде — ожидание и тревога. Дети сидели дома. Вдруг Дмитрий Иванович, который в последние годы буквально никуда не ездил, зовет служителя Михайлу и посылает его за каретой. Он был в таком состоянии, что спрашивать его ни о чем нельзя было. Карету подали. Дмитрий Иванович простился с нами и уехал с Михайлой и «куда-то». Только через 6 час. они возвратились — 6 час. наших мучений. Михаила рассказывал, как их нигде не пропускали, и они кружили по разным глухим местам, чтобы пробраться к дому Витте на Каменноостровском проспекте. Витте был дома и принял Дмитрия Ивановича. Возвратясь домой, бледный, молчаливый, он снял в кабинете портрет Витте и поставил его на пол к стенке (с тем, чтобы убрать его совсем) и сказал: «Никогда не говорите мне больше об этом человеке».
Очевидно, Дмитрий Иванович ездил просить этого влиятельного в правительственных сферах человека как-нибудь предотвратить ненужную и жестокую бойню.
