— У нас почта. Может, удача?
Денисов вскрыл пакет.
— Посветите, пожалуйста.
Блеклые буковки разбежались по серому листу бумаги.
«…Судебский Иван Васильевич 1938 житель Ступино Московской области истопник жилищно- эксплуатационной конторы женат работает техником-смотрителем перенес травму грудной клетки характеризуется малообщительным взаимоотношениях окружающими стремится лидерству…»
Они так стремились чем-нибудь помочь, эти безымянные сотрудники уголовного розыска из Ступина, собиравшие данные на Судебского.
«…дог Дарби-Воланд каталогу черной масти отца Тиграна матери чемпиона московской всесоюзной выставки Сильвы 48…»
На всякий случай Денисов просил также навести справку о собаке.
«…выставочная оценка очень хорошо владелец Судебский».
С животным тоже было в порядке: собака принадлежала Судебскому. Он не похищал именитого дога, а Полетика-Голей не разыскивал пропавшее из его дома животное. Интерес к четвероногому вызван был чем-то другим.
— Одна ночь у вас, — сказал тот, что был с фонариком. — В Астрахани пассажиры сразу разбредутся…
Второй инспектор уточнил:
— Поменьше ночи.
Вернувшись в купе, Антон опустился на полку.
— Приляг, — посоветовал Денисов.
За окном удалялись огни Золотой степи. Уродливо вытянутые тени Сабодаша и Денисова плыли по купе навстречу друг другу, тревожные, исполненные непонятного значения.
Антон поколебался.
— А ты?
— Я в отпуске. Притом завтра меня ждут на пляже.
— Так и ждут? — Сабодаш отстегнул кобуру. — Держи пистолет.
Через минуту он уже спал, беззвучно подергиваясь во сне всем телом. Денисов вынул из кобуры ПМ, подержал в руке. Он любил оружие, на кафедре судебной баллистики на стеллажах у Денисова были свои любимцы.
Был «борхардт» модели восемьсот девяносто третьего года, с длинным тонким стволом, казалось, вот-вот переломится — предшественник «борхардт-люгера», получившего известность под именем «парабеллум». Стоял там сравнительно редко встречающийся «ротштейр» из вооружения австро- венгерской кавалерии — на рукоятке был обозначен номер части, которой пистолет принадлежал; был бельгийский «байяр», чешская «зброевка», наконец «фроммер-мажестик» — Денисову он нравился больше других.
Приходилось слышать разное, почему мужчины, независимо от возраста и профессии, любят оружие. Одни считали, будто дело в матери-природе, предполагавшей лепить из мужчин охотников да воинов. Другим казалось, что любить оружие человека научила война.
Денисов отсоединил магазин, отвел затвор, заглянул в окно для выбрасывания гильз — патронник был пуст. Теперь можно было осторожно отпускать возвратную пружину. Едва заметными вазами затвор двинулся на место. Почувствовав его приближение, хитроумные приспособления изготовились подхватить очередной патрон и дослать в патронник, но магазин был отсоединен, и сейчас они трудились вхолостую.
«Не много механизмов, — подумал Денисов, убирая пистолет, — в каких человек добился такого соединения изящества с инженерной целесообразностью. Взять хотя бы ПМ — ни лишней насечки, ни избыточного грамма, все изысканно, рационально. Не восхищаемся же мы кистенем или гирей на ремешке, а они тоже орудия нападения и защиты!..»
Денисов скинул пиджак, продел ремень кобуры в поясной, второй конец-петлю поднял к плечу, кобура и рукоятка пистолета оказались точно под мышкой. Он надел пиджак, вышел из купе.
Коридор встретил грохотом, занавески бились в окна, будто хотели выпорхнуть.
В тамбуре стукнула дверь. Одновременно с Денисовым появился Шалимов.
— Не спите? — Денисову послышалась ирония.
За бригадиром с чемоданом двигался электрик.
— Вы тоже на ногах? — Денисов посторонился, давая дорогу.
— В пятнадцатом что-то с пробками. Может, с контактами.
— Последний рейс!.. — сказал электрик.
Шалимов вздохнул:
— Только приедем в Москву — и назад! А возьмите восемьдесят девятый! Астраханского тоже резерва… Пять часов отстой. ГУМ, ЦУМ, «Тысяча мелочей» — все для них!
— Или саратовский! — поддержал электрик.
Денисов затронул больной вопрос.
— Давно в последний раз были в поездке? — спросил Денисов.
— Дней десять назад…
Электрик пояснил:
— Мы тут все из разных бригад. У кого недоработка, кто из отпуска…
Шалимов посмотрел на электрика:
— Иди начинай разбираться… Ну как? — Он подождал, пока за электриком захлопнулась дверь. — Новости есть?
Денисов пожал плечами.
— Не повезло человеку. Был и нет! Сейчас в морге?
— По-видимому. — Вопрос о морге означал переход к чему-то личному.
— Сколько раз замечал: животное и то свою гибель чувствует. Время придет — не выгонишь с база.
— У вас хозяйство?
— В Хову-Аксы.
— Сами оттуда?
— Двадцать лет в Астрахани, а все равно тянет. Сестра у меня там, брат, — Шалимов увлекся. — У нас такой порядок: младший ребенок остается с родителями. Вот в сентябре съедемся!
— Баранчика забьете?
— Одним не обойдемся!
— Шашлык?
— У нас «хан» называется. Не пробовали? — Он заговорил невыразительно, но увлеченно. — Первое блюдо! А забивают как? Слыхали?
— Нет.
— Под грудью делают надрез — и аорту долой! Гигиенично! Кровь сразу через дуршлаг в чистую двенадцатиперстную… А зашивают палочкой. И вместо ниток брызжейка. Потом в кипяток… — Шалимов прервал себя на полуслове. Прощаясь, он поднес руку к фуражке: — Спокойной ночи.
Денисов перешел в малый тамбур. Суркова дремала, положив голову на справочник-расписание. Услышав шаги, она с трудом выпрямилась.
— Про «хан» рассказывал?
— И про Хову-Аксы.
— Дом у него там. Никаких денег на него не жалеет. — Суркова была рада отвлечься. — В прошлую поездку пленку в Москве заказал. На двери. Плитку для садовой дорожки достал.
— Хозяин?
— У него не побалуешь! Не смотрите, что невзрачный…
Приближалось, как называл Антон, время третьей стражи. Предрассветный час розыски «татей» и «тюремных утеклецев». Ровно сутки отделяли дополнительный и его пассажиров от совершенного
