Гриша долго молчал. Молчала и Надя. Затем она повернулась к нему и тихо произнесла:
— Ты был прав... тогда... когда падал?
— Да.
— Да? — и Надя посмотрела на него такими теплыми глазами, что ему захотелось вот сейчас же крепко, со всей силой обнять ее, но он только погладил ее руку. А она вскочила и, смеясь, браня себя, стала его тормошить:
— Гриша!.. Гриша!.. Я и забыла. Ко мне звонили и просили передать: ведь тебе надо быть в три часа на аэродроме...
День улыбался юными лицами. Да, да. Если посмотреть вверх, то там только солнце яркое, чистое на синем, голубом, без пятнышка, небе, а тут всюду улыбающиеся лица юношей, девушек... И гул, гул, тридцатитысячеголосый гул.
Вот они на заборах, на деревьях, на площадке, разряженные во все самое лучшее и с самыми лучшими человеческими чувствами, пришли сюда, чтобы проводить Гришу Кудряшова.
Никто этого не ждал: ни Федор Григорьевич, ни Иван Иванович. Иван Иванович было решил, ну, выделить от каждого цеха пять-шесть человек.
— Ведь выходной! Пусть ребята отдохнут, — говорил он.
Но вот они все пришли сюда, на аэродром, за час до вылета Гриши Кудряшова. Пришли. Все, весь завод.
— Нет. Мы их еще не знаем. От них можно было ждать всего, а вот этого, вот этого я никак не ожидал, — взволнованно проговорил Иван Иванович, — чтобы все пришли! Нет, я этого не ожидал. Да ведь они... они все готовы ринуться за Гришей, туда, на фронт.
Они стояли в центре аэродрома, в группе представителей от цехов. Здесь были и Надя, и Петя Крашенников, и Ванюшка Куклин. Гриша уже не раз прощался с ними, тряс руку каждому, обнимал и целовал и, конечно, крепче всех он целовал Надю — впервые. И, может быть, именно поэтому, обойдя всех, начинал снова, чтобы снова, еще раз поцеловать Надю. Теперь он и его друг-радист уже сидели в самолете, внешне оба одинаковые — в шлемах, очках, закинутых на шлем.
Когда Гриша сел в кабину и протянул руки, чтобы пустить мотор, все разом смолкло: и гул, и щебет, и звонкий смех. Наступила такая тишина, что слышно было, как где-то пел скворец. И вдруг раздались такие оглушительные аплодисменты, что когда Надя подбежала к самолету, намереваясь сказать Грише прощальное слово — свое наедине — и сказала это слово, то Гриша ничего не понял, и она просто замахала руками, затем выхватила из кармана мел и написала на борту самолета: «Возвращайтесь скорее с победой». Гриша заглянул, еле разобрал, а когда разобрал, прокричал:
— Это ты кому, Надя?
— Всем и тебе, — прокричала она в ответ.
В ночь на второе мая Гриша «отпустил» последние бомбы на Берлин. Берлин пылал. Пожары его виднелись с самолета за сто-двести километров, и было трудно понять, где наши, где враг. Но задание надо было выполнить, и Гриша вместе с другими летчиками вел свой самолет на Берлин... И вдруг в воздухе послышалась команда:
— На прожектора! Прожектора укажут!
И вот вспыхнули прожектора. Они прорезали зарево, впиваясь в темное небо, и ложились туда, где был враг. Сюда и «отпустил» Гриша последние бомбы. Второго мая Берлин пал.
...Как всегда, и в этот день Ванюшка Куклин быстро включил мощный репродуктор, отбежал к двигающемуся по конвейеру самолету. Пал Берлин... и руки молодых рабочих заработали еще быстрее. Только Надя крикнула:
— Ванюшка, а ведь этот салют наш: на полторы минуты мы обогнали вас!
Одиннадцатого мая Гриша на открытой машине въезжал в Берлин. Впереди рядом с шофером сидел его командир.
Дом за домом, квартал за кварталом шла машина мимо сплошных развалин. Мелькали груды разбитого, обожженного кирпича, изуродованные железные балки.
Машина проезжала мимо сумрачного здания. Это была имперская канцелярия.
— Я бывал здесь, на этой улице, несколько лет назад. Да... теперь и не узнаешь. Но что это, дружок, у тебя такие глаза грустные... нет, не грустные, а какие-то далекие? — спросил генерал Кудряшова.
Гриша сначала потупил взор, затем выпрямился и, отдавая честь, проговорил:
— Я хотел бы вас просить, товарищ генерал-лейтенант... мне так хочется слетать домой.
— Да-а, — генерал-лейтенант еще раз посмотрел на Гришу и, понимая его, вспоминая свои молодые годы, проговорил:
— Чувствую. Ну, что ж, слетай на недельку. Ты имеешь на это полное право.
На следующий день к вечеру Гриша был уже дома.
А еще через час он постучал в дверь комнатки Нади.
Дверь открылась, и Гриша увидел стол, накрытый чистой скатертью, на столе свежие цветы и вазу с конфетами, покрытую салфеткой. Навстречу ему шла Надя в том самом платье, в котором она тогда пришла в старый заброшенный парк. У окна сидела ее мать. По всему было видно, что они кого-то ждали.
«Вот, не в ту минуту я к вам зашел», — горестно подумал было Гриша, но Надя положила ему руки на плечи и, глядя в его глаза, прошептала:
— Мы тебя ждали. Уже пятый день. И здравствуй! Здравствуй, мой победитель!
СОДЕРЖАНИЕ
Предисловие. Достояние истории 3
М. Шолохов. Люди Красной Армии 7
В. Гроссман. Капитан Гастелло 13
А. Сурков. Ночной поиск 18
А. Твардовский. Двадцать два «языка» 25
В. Ставский. Соколиная повадка 27
В. Кожевников. Гвардейский гарнизон дома № 24 30
В. Кожевников. Беспокойный человек 33
Ю. Либединский. День боя 36
Ю. Либединский. Стойкость 45
К. Финн. Подвиг Петра Игнатьева 51
Г. Фиш. Из фронтового блокнота 56
С. Сергеев-Ценский. У края воронки 60
В. Каверин. Сила сильных 68
П. Нилин. Совесть 73
А. Твардовский. На переднем крае 78
Ф. Гладков. Малка 83
Ф. Гладков. Как Никифор Петрович на фронте побывал 88
М. Брагин. Честь шофера 92
К. Паустовский. Просьба бойца Терехина 97
В. Шишков. Советские Сусанины 100
В. Шишков. Гордая фамилия 109
