сотворити, не вожделети жены ближняго, не оставляти жены своея; берег есть во еже хранити благочестие, посты, а наипаче Четыредесятницу, берег есть почитати иконы». Это был уже ясный намек на обстоятельства семейной жизни царя, на его развод с царицей Евдокией и на связь с его будущей женой Скавронской, на несоблюдение царем постов, предписанных православной Церковью. То, что Петр этот намек понял, видно из его пометок на полях текста проповеди, который поспешили ему представить: «Перво одному, потом с свидетели», т. е. Стефану следовало бы сначала поговорить с царем с глазу на глаз, а не выговаривать ему сразу прилюдно и в храме. Впрочем, в этой проповеди содержались еще намеки и другого рода, имевшие в виду отношения Петра с его нелюбимым сыном Алексеем. Свое Слово местоблюститель закончил молитвой святому Алексию, человеку Божию, в которой ясно выразилась симпатия Стефана к царевичу, откровенно не одобрявшему новшества своего отца, приверженцу прежнего старомосковского уклада, всего того, что Петр ломал и рушил. В заключение своей проповеди Стефан восклицает: «Молим убо, святче Божий! Покрый твоего тезоименника, нашу едину надежду, покрый его в крове крыл твоих, яко любимаго птенца, яко зеницу, от всякаго зла соблюди невредимо!» Хотя это было произнесено еще до открытого разрыва царевича с Петром, противопоставление отца сыну слишком явственно, а симпатии Стефана к Алексею и его взглядам вместе с критикой в адрес Петра слишком очевидны. Именно по этой причине Стефану было запрещено выступать с проповедями в течение трех лет. С этого момента отчуждение между Петром и Стефаном все увеличивалось. Сенат тем временем вызывал местоблюстителя на свои заседания, как будто тот был подчинен Сенату, и требовал от него отчета. Видя шаткость своего положения, Стефан направил Петру прошение об освобождении его от поста местоблюстителя (21 марта 1712 г.). Петр поспешил успокоить Стефана и просьбу его оставил без удовлетворения, поручив ему и далее возглавлять Церковь. Однако чувствовалось, что прежних отношений между ними восстановить уже невозможно [167]. Волнения Стефана еще не вполне улеглись, как к ним добавились новые, принесшие ему хлопоты, унижения и опять недовольство со стороны царя. Это было дело лекаря Тверитинова, в ходе которого выявилась вся степень несвободы местоблюстителя в области духовной, где на основании прежних царских указов он, казалось бы, мог действовать по своему усмотрению и с полной ответственностью.
Появление в Москве большого числа протестантов и предпринятые Петром меры по их защите не могли остаться без последствий. Протестантские взгляды стали распространяться и среди русских людей. Одним из приверженцев протестантизма был лекарь Дмитрий Тверитинов, учившийся у медиков из Немецкой слободы [168]. Тверитинов был человеком умным, с разносторонними интересами, склонным к критике и рационализму. Такие люди были уже и в Московском государстве — стоит вспомнить хотя бы о Матвее Башкине или Феодосии Косом. О взглядах Тверитинова стало впервые известно со слов ученика Славяно–греко–латинской Академии Ивашки Максимова. Он рассказал, что Тверитинов критикует учение православной Церкви, не признает священного предания, Церкви и иерархии, почитания Божией Матери, ангелов и святых угодников. Кроме того, Тверитинов будто бы отрицал таинства святого крещения и святой Евхаристии, а также, разумеется, церковные обряды, почитание икон, соблюдение постов и монашество. Однако Тверитинова нельзя считать сторонником либерального протестантизма, поскольку некоторые его взгляды никак не сочетались с этим последним. Так, он не был согласен с протестантским тезисом о том, что человек оправдан одной верой, напротив, Тверитинов со всей определенностью утверждал, что для спасения человека требуются личные заслуги и добрые дела. Он с большим усердием изучал Библию, делал из нее в подтверждение своих взглядов выписки, которые заносил в свои «тетради», главным образом с целью полемики против учения протестантской Церкви. Эти «тетради» с приложенным к ним русским переводом Лютерова «Катехизиса» имели хождение среди знакомых Тверитинова, распространяя таким образом его религиозные идеи, которые находили почитателей и сторонников не только в Москве, но и в провинции. Это продолжалось 10 лет, и только в 1713 г. дело открылось. Расследование производилось Преображенским приказом и духовными судьями, назначенными Стефаном. Оно обнаружило отступничество Тверитинова, равно как и большую популярность его взглядов среди населения. Тем не менее Петр был против публичного осуждения и наказания Тверитинова и его последователей, требуя от Стефана ограничиться наложением на виновных епитимьи. Но Стефан не мог удовлетвориться таким исходом дела. Между тем Тверитинову удалось бежать из Москвы в Петербург, где он нашел защитников в кругу сенаторов. Теперь сам Сенат взял на себя ведение этого дела. 14 июня 1714 г. он признал Тверитинова православным и предписал Стефану торжественно объявить о православии Тверитинова и его сторонников. Стефан не собирался выполнять распоряжение Сената и 28 октября того же года представил Петру подробный доклад об этом деле; он объяснял, в чем Тверитинов уклонился от православной веры, и указал на то, что считает для себя невозможным подчиниться указу Сената. Государю не понравилось непослушание Стефана, равно как и его выпады против иностранцев–протестантов, помощью которых царь так дорожил. Обстоятельства приняли весьма неблагоприятный для местоблюстителя оборот. 14 декабря последовал сенатский указ, вызывавший Стефана в Петербург, но не как представителя Русской Церкви, а как свидетеля по делу Тверитинова. Таким образом, возникло положение, при котором Стефан из обвинителя превращался в обвиняемого, что он и почувствовал немедленно после начала заседаний. Позже Стефан описывал в письме к Петру, как унижали его в Сенате и как сенаторы «с великим стыдом и жалем» изгнали его из «судебной избы». Сенату, правда, не удалось полностью осуществить свои намерения в этом деле, потому что некоторые из приверженцев Тверитинова оказались более упорными, чем их учитель. Так, Фома Иванов, отправленный на покаяние в Чудов монастырь, расколол там топором несколько икон, в результате чего его присудили к сожжению на костре как нераскаянного еретика (1714). Другие по совершении покаяния были разосланы по монастырям. Сам Тверитинов, выказавший надлежащее раскаяние, спустя некоторое время, в 1718 г., был отпущен на волю. Принеся покаяние, он просил Святейший Синод о помиловании. В 1723 г. Синод снял с него отлучение и снова принял его в лоно Церкви. Известное сочинение Стефана «Камень веры», направленное против протестантизма вообще и против его распространения в России в частности [169], было написано в том числе и под впечатлением дела Тверитинова.
г) Разногласия между Петром и его сыном царевичем Алексеем из чисто семейной распри очень быстро превратились в конфликт политического характера.
Алексей родился 19 февраля 1690 г. и был сыном Петра и его первой супруги Евдокии Федоровны Лопухиной. Этот брак был заключен по воле царицы Натальи Кирилловны 27 января 1689 г., но семейная жизнь показала, что Петр и его супруга были и остались совершенно чужими друг другу людьми. Евдокия, выросшая в атмосфере старомосковского терема, не разделяла ни взглядов Петра, ни его планов государственного переустройства, и это было хорошо известно Петру, несмотря на его частые отлучки. Рожденному от несчастливого брака сыну Алексею в его первые годы Петр уделял мало внимания. В 1698 г., когда между Петром и Евдокией произошел открытый разрыв, царь заставил ее принять постриг. До того времени Алексей воспитывался при матери, а после ссылки ее в монастырь попал в руки сестер Петра, где атмосфера ничем не отличалась от той, в которой царевич находился ранее. Затем к Алексею был приставлен воспитатель–иностранец, но было уже слишком поздно, так как склонности и симпатии мальчика уже определились. «Царевич впитал в себя дореформенные взгляды, дореформенную богословскую науку и дореформенные вкусы: стремление к внешнему благочестию, созерцательному бездействию и чувственным удовольствиям. Дряблая натура сына еще более усиливала его резкую противоположность отцу. Боясь отца, царевич не любил его и даже желал ему скорой смерти; быть с отцом для Алексея было «хуже каторги», по его признанию… Сын остался пассивным, но упорным противником. В 1711 г. Петр устроил женитьбу сына на принцессе Вольфенбюттельской[*] Софии–Шарлотте. Нужно думать, что этим он еще надеялся переделать сына, изменить условия его жизни, открыв доступ влиянию на сына культурной женщины… Когда у Алексея родился сын Петр и умерла жена (1715), царь Петр стал иначе смотреть на сына: с рождением внука можно было устранить сына от престола, ибо являлся другой наследник. Кроме того, Петр мог рассчитывать сам иметь сыновей, так как в 1712 г. он формально вступил во второй брак» [170]. Неприятие, которое демонстрировал Алексей по отношению к отцу–государю, равно как и к его реформам, не могло, конечно, оставаться не замеченным окружающими. И среди них было много таких, кто держался одинаковых с царевичем мыслей и рассчитывал на то, что со вступлением на престол Алексея можно будет снова вернуться к старомосковским порядкам. Эта «старомосковская партия» могла бы стать опасным противником Петра, если бы сам Алексей был более энергичен или же если бы в его окружении нашелся человек, способный возглавить открытую борьбу
