из нашего же городка.
Мы делаем несколько шагов по нагретой солнцем дорожке. Присутствовавшие на отпевании уже заводят машины. Я хватаюсь за столбик. Отполированные капоты и крылья машин слепят глаза. У меня кружится голова.
Я говорю:
— Да у них дружков полно, у этих убийц.
— Я эту девочку знала еще совсем крохой, — говорит женщина. — Она частенько заходила ко мне, я пекла для нее печенье, а она ела его и смотрела телевизор.
Когда я возвращаюсь домой, Стюарт сидит у стола со стаканом виски. Мне вдруг кажется, что с Дином случилось что-то страшное.
— Где он? — говорю я. — Где Дин?
— На улице, — говорит мой муж.
Он допивает виски и встает. Говорит:
— Я, кажется, знаю, чего тебе не хватает.
Одной рукой он обнимает меня за талию, а другой начинает расстегивать жакет, а потом и блузку.
— Всё остальное потом, — говорит он.
Говорит что-то еще. Но я уже не прислушиваюсь. Я ничего не слышу, когда везде шумит вода.
— Правильно, — говорю я, помогая ему расстегивать пуговицы. — Пока не пришел Дин. Скорее.
Мэри Гордон
Делия
Каждый бы согласился: из сестер О’Рэйли самую красивую назвать непросто. Вот зеленоглазая Кэтлин. Она с семнадцати лет работала швеей. Замуж вышла за итальянца. На свои деньги вырастила младших сестер, хотя у самой уже были дети — до тридцати пяти лет рожала через год. Вот черноволосая, злая на язык Бриджет. Муж у нее ростом всего в полтора метра. Пять лет была бездетна, потом родила рыжего мальчика. Говорили, от полицейского. Вот крошка Нэтти. Ножки у нее такие изящные, точно кукольные. Ее муж, мистер О’Тул, что поет в церковном хоре, — известный пьяница. У нее рождались одни девочки. И все же красивее всех, наверное, была Делия, самая младшая. Делия вышла замуж за протестанта и уехала в другой город.
Кэтлин защищала сестру, уверяя всех, что Джон Тэйлор похож на ирландца.
— У него голубые глаза, — говорит она Нэтти и Бриджет, — у протестантов я таких глаз не видела.
— Уж эта мне Делия, — говорит Бриджет. — Все ведь из-за тебя, Кэтлин. Потакала ей, вот она и решила, что всегда права. А как с детьми будет? Тебе что, нужны племянники-протестанты?
— Он же подписал обязательство, крестить их будет, — говорит Нэтти.
— Нашла кому верить, — говорит Бриджет. — Они тебе что угодно подмахнут.
— Зато он детей любит. Мои от него без ума, — говорит Кэтлин.
— Твои и есть без ума. Сразу видно, горячая кровь, — говорит Бриджет. — Да ты небось и сама на голубые глаза купилась. Недалеко же ты от нее ушла.
— А с Норой как он ласков, — говорит Кэтлин.
Тут даже Бриджет пришлось замолчать. У Норы, дочки Кэтлин, от рождения одна нога короче другой.
— В нашей семье такого сроду не бывало, — сказала Бриджет, увидев Нору в первый раз. — Вот и выходи после этого за иностранцев.
Джон Тэйлор сажал Нору на колени. Он рассказывал ей про Запад.
— А вы ковбоев видели? — спрашивала она, вынимая из кожаного футлярчика его часы. От футлярчика чем-то приятно пахло, и был он похож на кукольную сумочку. Однажды Нора сказала насчет сумочки и получила его в подарок — для куклы.
— Ковбоев? Да ведь они грубые, невоспитанные.
— А мистер Дюпон? — спрашивала Нора.
— Он настоящий джентльмен. Работать у него — одно удовольствие.
Джон Тэйлор служил у Дюпона шофером. Он жил в штате Делавэр и много рассказывал Норе о чудесных садах в поместье Дюпона.
— В молодости он был совсем бедный, — говорил Джон Тэйлор.
— Расскажите еще про сады. И про машину, про серебряную лошадку на капоте.
Подходила Делия, останавливалась, положив руки на руки мужа. Руки у нее были белые с голубыми прожилками, цвета молока в кувшине, от них исходило ощущение прохлады. Она ждала своего первого ребенка.
— Ты приезжай к нам в Делавэр, когда маленький родится, — говорила она, переглядываясь с мужем. Нора чувствовала, что эти их взгляды как-то связаны с ребенком. Норина мать от беременности всегда становилась короче, приземистей. Делия, наоборот, вытянулась, казалась легче и выше, будто носила не такого плотного человечка, как Норины братья и сестры, а один только воздух. Голубой воздух.
Делия и Джон Тэйлор ходили с ней гулять. Она шагала в середине, держа их за руки. Их руки так не похожи. Узкая, чуть влажная — у Делии, у Джона Тэйлора — широкая, сухая, крепкая. И ботинки у него крепкие, выглядят всегда как новые. Джон и Делия знают, как с ней ходить, а большинство людей не знает. Большинство ходит слишком медленно. Ей всегда хочется сказать: не нужно из-за меня так идти. Но она боится их обидеть. Только Джон Тэйлор и Делия знают, думала Нора.
Через две недели они уже уехали в Дэлавер.
— Что-то больно она худая, — сказала Бриджет.
— Зато красивая, — сказала Нора. Кэтлин шлепнула ее по губам: спорить с тетей не полагалось.
Писем Делия не писала. Незадолго до рождества Нора отправила ей подарок к дню рождения. Это были сухие духи — мешочек из голубого атласа в форме сердца, наполненный лепестками роз, которые Нора собрала летом и хранила с тех пор в банке. Вместе с мамой она мастерила разные вещицы, сохраняющие запах.
Делия прислала Норе открытку: «Спасибо за прелестный подарок. Я положила его в ящик с бельем».
С бельем… Мать читает открытку Норе, обе тети у них в гостях, сидят пьют чай.
— Писать ребенку про белье! — говорит Бриджет. — Да еще в открытке.
— А белье у нее красивое, — говорит Нэтти.
— Нора, сходи наверх, посмотри, как там братик, — говорит ей мать.
— Когда они приехали в Нью-Йорк, он дал ей двадцать пять долларов на одни только нижние юбки и рубашки, и она купила все с шелковыми кремовыми лентами и ручной отделкой, — говорит Нэтти.
— Небось какая-нибудь неумеха вышивала за спасибо, — говорит Бриджет.
Теперь Нора знает, что назвала Делия бельем. Она-то думала, что Делия пишет о скатертях, и получалось непонятно. Зачем хранить такие хорошие розовые духи в скатертях? Она пытается себе представить, какие у Делии рубашки — белые, как ангелы, и благоухают, как розы. Видел ее в таком белье Джон Тэйлор? Нет. То есть да. Он же ее муж. Что же видят мужья?
Хорошо, что тети заговорили об этом. Теперь она знает, какое бывает нижнее белье. С кремовыми лентами, сказала Нэтти. Живот у Делии вырос, но не так сильно, как у Нориной мамы. Хотя мама должна родить в мае, а Делия раньше. Говорили, в марте. Живот у нее был легкий и твердый, как воздушный шар. У Нориной матери он был тяжелый и твердый, как репа. Интересно, отчего это, думает Нора. Наверное,
