свое предложение 'методом озимости' и высказывает претензию, что разработал особую 'гипотезу озимости' (44), отличную от метода 'холодного проращивания', который до него развивали Гасснер, Максимов и другие физиологи:
'Вопрос об 'озимости' открывает действительно громадные перспективы перед сельским хозяйством многих районов нашего Союза. Однако здесь необходимо внести определенность и ясность, так как некоторые, даже видные научные силы, смешивают метод 'холодного проращивания' Гасснера и метод 'озимости' растений, предложенный мной' (108).
В заключительной части статьи он делает широковещательное заявление о практической ценности своего открытия:
'Гипотеза 'озимости' растений открывает еще большие перспективы, в сравнении с которыми опытные посевы озими весной будут являться только маленькой частичкой всех тех практических возможностей, которые может дать этот метод в сельском хозяйстве... Это открывает перед нами реальные широкие возможности найти сорта более ранние, более урожайные для ярового клина, чем те плохие яровые пшеницы, которые во многих районах СССР дают теперь слишком пониженный сбор... Над этими вопросами сейчас энергично работают уже Украинский Генетический институт и Азербайджанская сельскохозяйственная опытная станция, положительные результаты которых, вероятно, станут общим достоянием в самом ближайшем будущем' (109).
Уверенные обещания свидетельствовали, что из маленького сотрудника ганджийской станции вырос влиятельный деятель, диктатура его власти в советской биологии началась.
Агроном превращается в заведующего научной лабораториейb и изобретает анкетный метод 'науки колхозно-совхозного строя'
Через несколько месяцев, не проведя никаких дополнительных опытов и не получив никакого подкрепления своим пока еще предварительным данным, Лысенко начинает утверждать, что открыл вообще новое явление живой природы - превращение любых озимых культур в яровые.
Не накормив никого плодами своего открытия, но заставив заговорить о себе советскую прессу в самых восторженных тонах, Лысенко добился многого для себя лично. В конце 1929 года ему удается перескочить сразу через много ступенек, обязательных в послужном списке любого научного работника. Специальным постановлением Наркомзема Украины для него создают большую лабораторию в Одесском Институте селекции и генетики - одном из ведущих в стране научных учреждений такого профиля, руководимом крупным ученым академиком АН УССР Андреем Афанасьевичем Сапегиным. Из младшего специалиста опытной станции Лысенко одной строкой в наркоматском приказе был превращен в заведующего лабораторией академического института. Вот как он об этом вспоминал:
'По постановлению Наркомзема была создана в Украинском институте селекции (Одесса) специальная лаборатория, а потом отдел по разработке этого вопроса. Для проверки и дальнейшей разработки выдвинутой нами идеи управления длиной вегетационного периода сельскохозяйственных растений наряду с созданной лабораторией были втянуты в 1930 г. сотни опытников-колхозников и работников совхозов' (54).
Теперь у него открылась возможность начать методичную научную проверку своей идеи о переводе озимых в яровые. Однако этого не случилось. Вместо этого все силы снова были брошены на далекие от научных упражнения по сбору и суммированию большей частью фальсифицированных отчетов колхозов и на расширение газетной шумихи.
До наступления весны 1930 года Лысенко пытается организовать пропаганду своего метода в близлежащих колхозах. Новому селу, заявил он, нужна новая наука, которую он и начал создавать. Сотрудники его лаборатории включились в необычную работу. Они разослали в колхозы и совхозы письма с призывами как можно шире применять яровизацию озимой пшеницы и сообщать в Одесский институт результаты. А чтобы облегчить учет испытаний, были приложены анкеты с готовыми графами, в которые предлагалось внести цифры о количестве яровизированных семян, площадях посевов, указать время появления всходов (форма ¦1), начала и конца колошения (форма ¦2), конца созревания, данные по обмолоту и собранному урожаю (форма ¦3).
Сама идея составления анкет ничего в себе дурного не содержала. Собранные данные, возможно, могли дать ответ на ряд вопросов. Но вовсе не это надлежало делать Лысенко. Совсем иных данных ждали от него ученые (и, говоря выспренне, хотя и точно, НАУКА И ВЛАСТЬ ). Поскольку никакого опыта Лысенко, о котором кричали газеты, еще проведено не было, нужно было срочно поставить этот опыт, хотя бы задним числом получить нужные результаты, а потом уже думать о внедрении доказанных в опыте предложений в практику.
Сфера деятельности, в которую столь стремительно, благодаря газетной шумихе и покровительству Наркоматов земледелия, внедрился Лысенко, имела свои законы. Став ученым, он должен был им следовать, иначе научной его работу просто нельзя было считать. Известно, что перед тем, как ставить опыт, нужно сформулировать рабочую гипотезу, которую данный опыт должен подтвердить или отвергнуть. Затем надлежит выбрать метод экспериментального доказательства гипотезы, адекватный поставленной задаче. Не стоит разбивать лоб в потуге исхитриться и взвесить атом на базарных весах. Заниматься этим волен каждый, но к науке это отношения не имеет. Ученый обязан предложить метод научного исследования, реально приложимый к данной проблеме на практике.
Требуется также разработать схему опыта, и здесь на первый план выступает продумывание контрольных экспериментов, в сравнении с которыми только и можно что-то утверждать. Неправильно выбранные контроли нередко сводят на нет даже вроде бы удавшиеся опыты. Когда результат сравнивать не с чем, это уже не результат. Работу надо начинать сначала.
Только после этого можно приступать к сбору данных. На этом этапе ученые должны знать степень точности ставящейся ими задачи, ибо от этого зависит, сколько раз нужно повторить опыты, какой объем информации будет достаточным, чтобы удовлетворить критерию заданной точности. Например, при испытаниях технических устройств вероятность поломки может быть оценена, скажем, в пяти или десяти повторах опыта. А вот если проверяют действие нового лекарства всего на десяти или даже ста больных и находят, что лекарство способствует выздоровлению, это еще не значит, что лекарство безопасно и полезно. Если при более широком его применении у каждого пятисотого или тысячного пациента появятся осложнения или будут выявлены серьезные побочные эффекты, это будет указанием на невозможность использования препарата как лекарства. Значит, в зависимости от поставленной задачи должна меняться точность испытаний. Иначе, в спешке, можно проскочить мимо ошибки. Эти примеры показывают: то, что годится для опытов с бездушными предметами, не подходит для экспериментов с людьми. То же правило действует и в отношении растений: если в девяти случаях из десяти изучаемая гипотеза оправдывается, а в одном случае из десяти проваливается, то на практике это может привести к тому, что каждое десятое поле вместо прибавки урожая даст недород.
Как видим, теоретическая предпосылка опыта, разработанная гипотеза, выбранный для ее проверки метод и схема опыта, число повторов измерений взаимосвязаны, ни одной деталью нельзя поступиться, иначе вся работа пойдет насмарку. Причем заметим, пока речь шла лишь об этапах, предшествующих сбору данных, и не говорилось об обработке собранных сведений.
Лысенко эти элементарные правила выполнять не стал. Возможно, он и не знал ничего о таких премудростях и в рассылке анкет видел единственный реальный путь 'делать науку', да еще в массовых масштабах. Не понял он и того, что анкетный метод не позволяет осуществлять важнейшую для научного анализа операцию: сравнивать результаты повторностей опытов, проведенных в одинаковых условиях (одинаковые почвы, одинаковая обработка земли и посевов, одинаковые климатические условия и т. п.). Поэтому сбор данных из сколь угодно большого числа колхозов и совхозов и суммирование их в принципе было пустой затеей, так как не позволяло судить о сравнимости результатов яровизации, а, значит, и о ее преимуществах и недостатках.
К тому же начало рассылки анкет пришлось на особый период в жизни советской деревни - пору поголовной коллективизации. В условиях организационной неразберихи яровизацию можно было в лучшем случае осуществить лишь на бумаге. А между тем позже и Лысенко 10 и его сотрудники уверяли, что уже весной 1930 года в эту работу включились сотни колхозников (лысенкоисты использовали непременный штамп - 'колхозники-опытники'). Но приводимые лысенкоистами данные показывают, что точной картины происходившего никто из них не знал. Достаточно сослаться на три примера, заимствованные из
