приукрашивании данных. Было устроено публичное разбирательство ошибок Гамана на заседании Научного Совета института. Интересно, что громче всех обвинял Гамана, причем как бы от имени директора института, Исай Израилевич Презент (см. его биографические данные в следующей главе), который вошел тогда в доверие к Вавилову. Вавилов в 1934 году дал письменное отрицательное заключение о работах Гамана (26). В том же 1934 году Гаман был обвинен во вредительстве и 16 ноября того же года арестован. К чести Вавилова, он скоро разобрался в качествах Презента и выставил его из института. Судьба Гамана неизвестна.
5 Обратите внимание: он опять называет свою работу 'теорией' и сетует, что ее понимают по-разному. Последним замечанием он против своей воли показывал, что 'теория' была недоработанной, раз строгости в обосновании центральных ее положений не было, и ученые по-разному понимали смысл яровизации.
6 Полагая, что категоричная точка зрения Медведева обоснована слабо, я направил в редакцию 'Нового мира' письмо в поддержку позиции Поповского, но редакция отказалась напечатать его. Тогда я передал мое письмо академику Н.П.Дубинину, с которым мы тогда работали вместе, и предложил вместе подписать его. Дубинин сначала согласился, но затем долго держал письмо у себя, в конце концов, не подписал, а спустя несколько лет мой текст дословно был включен в его мемуары 'Вечное движение' как его собственный (45).
7 См. также статью Эйхфельда на эту тему (52).
8 Нелишне заметить, что в данном высказывании Вавилов ясно показывает, что он додумывает за Лысенко многие важные вопросы и приписывает ему идеи, далекие от собственно лысенковских представлений, замыкавшихся в основном на примитивном изучении температурного фактора. Такое расширительное толкование лысенковских представлений делает честь Вавилову как ученому, но показывает еще раз, что он некритически относился и к Лысенко и к собственным оценкам его работы.
9 А может быть за великой занятостью у него не было времени и желания разобраться в результатах Лысенко, и он некритически принимал всё на веру.
10 Данный пункт первоначально был частью раздела 2, но в машинописной копии письма (так называемом отпуске), хранившейся ранее в Архиве ВИР, а в настоящее время перемещенном в Центральный Архив научно-технической документации Санкт-Петербурга (77), рукой Вавилова этот пункт помечен как пункт первый. Видимо Вавилов хотел поставить этот пункт первым в письме, однако изменений в нумерацию других пунктов внесено не было.
11 Утверждение, что Лысенко был первым селекционером, разработавшим принцип скрещивания географически отдаленных растений, ошибочно.
11 В описываемое время на Украине была Всеукраинская Академия с.-х. наук. Ее Президентом был Олекса Никанорович Соколовский, почвовед, ученик В.Р.Вильямса, а вице-президентом А.Г.Шлихтер.
12 Обращает на себя внимание тот факт, что из названия института, при Сапегине именовавшегося Институтом генетики и селекции, на титульном листе лысенковского журнала слово 'генетика' до поры до времени было выброшено. Такая генетика Лысенко не подходила. Позже с внедрением новой, так называемой 'мичуринской' (читай: лысенковской) генетики, Институт стал называться селекционно- генетическим.
13 Колгосп - украинская аббревиатура слова 'колхоз' - 'коллективное хозяйство' (по-украински - 'колективнэ господарство').
1 Во главе РКИ несколько лет стоял сам И.Сталин, этот орган он контролировал и позже, придавая ему функции органа надгосударственного контроля.
2 Сам Лысенко неоднократно говорил о 500 семенах, но в речи, произнесенной в присутствии Сталина, он сказал, что их собрали 'в начале 1934 года', а в статье, написанной совместно с Презентом и опубликованной за несколько месяцев до выступления перед Сталиным в Кремле, утверждалось, что их собрали не к 'началу 1934 года', а 'к 29.VII.1934 г.' (54).
3 Всего через неделю после отправки телеграммы 2 августа 1935 г. у президента ВАСХНИЛ А.И.Муралова состоялось специальное совещание, принявшее следующую резолюцию (вопрос об успехе Лысенко в выведении сортов был поставлен первым в повестку дня):
'1. О выведении новых сортов яровой пшеницы Придавая большое значение результатам, полученным акад. Т.Д.Лысенко в области выведения новых сортов яровой пшеницы, поручить институту растениеводства включить эти сорта в испытание Госсортсети в Одесской и Днепропетровской областях и Азово-Черноморском крае. Просить акад. Лысенко об отпуске необходимого семенного материала' (63).
Нельзя исключить, что последний пункт был вставлен неспроста, ведь из телеграммы было очевидно, что ни пятьюдесятью, ни восьмидесятью килограммами семян, имевшихся в наличии у Лысенко, никакого сортоиспытания обеспечить было нельзя! Все-таки трудно поверить, чтобы люди в Наркомземе этого обстоятельства не понимали.
4 Это же отношение Сталин проявлял и позже, особенно резко он высказался на банкете в Кремле во время встречи с работниками высшей школы 17 мая 1938 года (96).
[2] В 1989 г. в 'Огоньке' А.Мосякин писал:
'В январе 1933 года, когда людей, словно чума, косил жгучий голод, на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК ВКП(б) Сталин разглагольствовал о невиданном подъеме нашего сельского хозяйства, а в марте того же года решением коллегии ОГПУ были расстреляны без суда 35 руководящих работников Наркомзема СССР за 'диверсионную деятельность' и 'использование служебного положения для создания голода в стране' (3).
'Группа 35-ти' составляла лишь очень небольшую часть репрессированных, наряду с ними были арестованы тысячи агрономов и работников сельскохозяйственной науки.
2 Дояренко был одним из наиболее авторитетных ученых-агрономов, профессором Тимирязевской сельскохозяйственной академии, консультантом Наркомзема СССР. 28 февраля 1926 года в Большой аудитории Политехнического института в Москве (сейчас Центральный лекторий) было торжественно отмечено 25-летие его научной, педагогической и общественной деятельности (В Архиве ВИР хранятся документы, посвященные этому событию /19/). После ареста он был сослан в Киров, но по окончании срока ссылки ему не разрешили вернуться в Москву. Имена Дояренко и Тулайкова были названы в числе безвинных жертв сталинизма в 1956 году (см. газета 'Правда' от 19 марта 1956 г.). Начиная с 1958 года, в Сельхозгизе стали выходить его книги: 'Из агрономического прошлого', 1958; 'Избранные сочинения', 1963; 'Занимательная агрономия', 1963; 'Жизнь поля', М., изд. 'Колос', 1966. Одна из его статей 'Пожнивные культуры' была напечатана в газете 'Сельская жизнь' 10 мая 1962 г., ¦108 (9281), стр. 2. Н.В.Орловский написал о нем биографическую книгу 'Алексей Григорьевич Дояренко'. (Изд. 'Наука', М., 1980), в которой дал очерк жизни Дояренко, из которого читатель не смог даже между строк почувствовать, что герой его книги был арестован, сидел, был сослан и т.п. В книге фигурируют 'письма и раздумья об агрономии', собранные дочерью ученого и полученные ею то из Суздаля, то из Кирова, то из других 'не столь отдаленных мест', живописуется спокойное, полное творческих успехов существование Дояренко, его занятия музыкой и т.п. Единственный, кто открыто и гневно написал об аресте Дояренко, Цинцадзе и других ученых, был О.Н.Писаржевский (см. его книгу 'Прянишников', из серии 'Жизнь замечательных людей', Изд. ЦК ВЛКСМ 'Молодая гвардия', М., 1963, стр. 182 и 209-210).
3 М.А.Поповский пишет о И.В.Якушкине:
'В 1920 году, не найдя общего языка с советской властью, молодой профессор-растениевод, ученик и преемник профессора В.Р.Вильямса, бежал сначала из Воронежа в Крым, потом попытался из Крыма выехать с отступающими частями генерала Врангеля. Злые языки утверждают, что только случайность помешала ему обосноваться за границей. В последнюю минуту Якушкина попросту спихнули с отплывающего в Турцию парохода. Пришлось затаиться в Крыму... Однако в 1930 году во время 'первой волны' массовых арестов, его схватили' (21).
4 Татьяна Абрамовна Красносельская была дочерью крупного банкира, который догадался до революции перевести все активы своего банка в Швейцарию и уехал из России. Дочь банкира получила великолепное образование и не только сама стала физиологом растений, но и всячески помогала мужу, в частности перевела на французский и немецкий его книги. После выхода из заключения супруги поселились в Саратове, откуда Максимова в 1939 году пригласил в Москву на работу директор Института
