поставить из их тел на этом месте города! Помните об этом, фанаты 'психологического развития' и 'необходимой трансформации', срыватели покровов бессознательных тайн, змеи соблазнения сладкими плодами знания и опыта!
__________________
Русалки – вот одна из излюбленных форм жизни 'спящих красавиц'. Не русалочка Андерсена, а многочисленные речные и морские нимфы, сирены, вечно резвящиеся, вечно юные. С земными мужчинами их сталкивает два основных сюжета, оба мало приятные. В одном они топят или 'щекочут до смерти' моряков или кто там близко подходит к воде без должной защиты. В другом герой, наподобие Одиссея, привязывает себя к мачте, чтобы избежать соблазна броситься в воду при звуках прекрасного пения сирен. Другими словами, взаимное притяжение полов в случае русалок не прибавляет 'жизни на земле', как в случае земных женщин, но скорее 'вычитает'. Эта страсть гибельна. (В таком поэтичном случае Русалочки она гибельна для самой Русалочки.)
Для справедливости и психологической точности стоит отметить, что водные нимфы, будучи обычно так суровы с 'земными' мужчинами, бывают прекрасными друзьями с богами и героями. Дионис, например, был воспитан нимфой Ино (она же – Белая морская Богиня, мудрая наставница), а позже спасен морской нимфой Фетидой (когда бросился в море, спасаясь от царя Ликурга, разгромившего его армию).
Разные мифологии немного по-разному решают проблему происхождения русалок. В греческом мире нимфы 'первозданны', они вечно обитают в девственных водах (так же, как на лугах и в горах). В славянских мифах на них тяготеет 'проклятие': русалками становятся утопленницы, некрещенные умершие младенцы и прочая 'асоциальная' братия.
Образный ряд, связанный с русалками: они вечно молоды ('застывший' возраст); они всегда играют; мир, в котором они живут, лишен отчетливых форм, он переменчив, зыбок, очень разнообразен изнутри, хотя вполне одинаков снаружи; они очень красивы и соблазнительны; они холодны.
Те, кто отождествляется с такой энергетикой, часто вовлекаются в такие игры как 'динамо' в роли 'неудачно' соблазняемых; показная (кокетливая) слабость при очень ощутимой силе на 'своих полях'; депрессивное сожаление о несовершенстве мира; тоска по невозможному. Я встречал много достойных личностей в этих ролях, поэтому пишу так аккуратно. Все это может проявляться гораздо грубее.
Чтобы перевести разговор на землю – насколько допускает такая мало-земная тема – позвольте предложить вам такой рассказ.
Старик разбудил меня, когда я спал под дубом. Я вообще-то не спал, так, валялся; вскочил и увидел, что не под дубом, как решил вчера в темноте, а под тополем, а старик – вовсе не старик, а мужик моих лет, только величественный и печальный. Я вздрогнул: не старик не разбудил не под дубом… так может, не меня? Он протрубил мне свой вопрос, и я пролетел через семь небес и шлепнулся на землю, и принялся отвечать, что я живу там-то (где уже год не бывал), занимаюсь тем-то (что бросил много лет назад), иду туда-то и оттуда-то (это уже было приблизительно правдой). Земная ясность восстановилась и воссияла, и солнце кстати выкатилось на поляну.
Он пригласил меня на завтрак. Я с радостью пошел за ним. Роса была. Я старался идти, не отказываясь ни от одного своего шага. Только немного еще кружилась голова.
У его дома стояла мельница. Хотя это опять было не так, это опять слова летят валом и слепят, как песок. Это дом стоял у мельницы, она была гораздо старше и важнее, и ее огромные крылья кланялись, пока мы подходили. Понятно, не нам; это был богатырь, становящийся на колени перед травой. Дом, куда мы вошли, был богатый, важный. Такой умница-дом. Пироги поставили на стол, разложили творог по тарелкам. Чашки наполнились чаем. Ура! Я люблю есть. Мы стали завтракать, он – степенно, я – как в стихотворении одного юного поэта:
Волк кровожадный
хищно ест свою добычу
и радуется.
Потом я поймал на себе его взгляд, и это был взгляд луны, взгляд старого бомжа, сидящего на своих бочках с печалью, взгляд человека, который учился тосковать и научился, и несет свою тоску как весть миру. Я придумал, что у него рак, и доел творог. А потом подумал: хватит ходить по собственным городам, смешайся с миром. И спросил у него, что случилось. Наверное, он сам ждал заговорить. Он попросил меня остаться у них на несколько дней. Он сказал, что его дочь нездорова. «Нездорова вот тут» – он постучал себя по голове. Во мне встрепенулся семейный психотерапевт, и я сразу стал представлять себе, как это может быть метафорой в отношении его же, но потом одернул себя, и решил честно поверить, что у него сумасшедшая дочь. Я заверил, его, что останусь, что поговорю с дочкой, что попробую сделать все, в чем я не мастер. На этом кончился разговор, кончился чай, кончилось утро.
Она гуляла у реки; она ждала меня. Молодость! сердце встрепенулось. Все эти встречи, объятия, потом брести куда-нибудь в обнимку. Все это вспоминается как сон, галлюцинация: я? был там? и что делал? а зачем?
– Паола.
– Пьеро.
– Мне папа сказал, что вы душевед и врачеватель мозгов, и что вы любезно согласились пожить у нас и помочь ему с его мигренями.
(«Ого, а папа-то умный!» – подумал я.)
– Паола, я такой же душевед, как вы – балерина.
И тут она расставила руки, изогнулась, встала на носочки и сделала несколько па, совершенно балетных. Ужасно красиво.
– Теперь у меня нет выбора, – сказал я, когда она закончила. – Отныне я – душевед и заклинатель мозгов.
Она захлопала в ладоши.
– Паола, а вы никогда не задумывались, что красивый поступок одного человека чаще всего бьет по другому?
Она замерла на ходу и наклонила голову:
– Почему?
– Как, например, сейчас: вы сделали красивое и верное движение – в том, что касается вас. Но меня вы положили на лопатки и не оставили мне выбора.
Она встряхнула головой.
– То, что вы говорите – это ужас.
– А что же мне оставалось делать?
Она сказала с расстановкой:
– Сделать в ответ красивое и верное движение.
Вот после этого я уже не мог уйти с этой мельницы (а подумывал), не окунувшись в ее жизнь, как в нежданную летнюю речку.
На следующий день я увидел камень.
Нет, раньше было вот что:
– Я хотела у вас спросить, – сказала Паола, когда мы вышли на запланированную прогулку, – как вам кажется, у вас есть судьба?
– М-м-м, ну да, я думаю, есть.
– А откуда вы знаете?