Алмазу словно стало зябко, он в нерешительности посмотрел на замерших Нину и Таню, еще раз обошел костер и громко сказал:
— Идемте концерт послушаем, Нина!
Она как будто ждала этих слов, кивнула, сняла руки с Таниных плеч.
Алмаз и Нина медленно пошли рядом, миновали колючие кусты шиповника. Наконец остановились перед огромной, шумно дышащей толпой. Все смотрели куда-то вдаль. Там шел концерт. Алмаз и Нина стали протискиваться вперед.
И вдруг она обернулась.
— Алмаз.
— Да?
— Ничего… Нет, нет, не думайте ни о чем, я ничего не хотела сказать…
Она улыбнулась, рассеянно глядя на него снизу вверх. И совершенно по-детски предложила, морща нос в веснушках, поднимаясь на каблучки:
— А вы найдете меня в толпе, если я убегу? Давайте, Алмаз, вы оттуда зайдете, а я от эстрады… Если встретимся, хорошо… если нет, тоже хорошо.
Алмаз растерянно кивнул. Они выбрались в лес и разошлись. Обогнув киоски, он побежал прямо в толпу.
Ему наступали на ноги, несколько раз сильно сдавили, толпа напирала — на эстраде выступали клоуны, было шумно, жарко, но Алмаз пробивал себе дорогу, высматривая, где посвободнее. «Разве можно в такой сутолоке встретиться? Она, может быть, куда-нибудь в сторону ушла — разве я ее увижу?.. Белые, желтые, усатые, бритые, узкие, круглые лица. Хохочущие, зевающие, внимательные, ласковые, равнодушные. И где-то здесь те трое, что мучили лошадь… — сюда же весь город пришел. У одного на спине была рюмка нарисована со змеей. Когда-нибудь я их найду… Где же Нина? Мокрые розовые затылки, локти, спины… Зачем она такое придумала?»
Они все же встретились. Рост помог Алмазу — он увидел ее, через десяток голов, метнулся к ней, налег на толпу — протянул руку, протащил к себе, маленькую, в голубой мохнатой кофте, и долго смотрел сверху вниз в ее испуганное детское лицо. Она тяжело дышала и старалась улыбаться.
— Тебя не обидели? Не обидели? — спрашивал Алмаз.
Она молчала, глядя ему в расстегнутый ворот, толпа двигалась, их куда-то несло.
Время проходило как во сне. Они слушали концерт, какие-то речи. Иногда репродукторы на столбах начинали свистеть и выть, поднимался хохот, возмущенный шум. Потом снова все налаживалось, пели певцы, играла нежно скрипка, брякала гитара… Толпа взмокла от жары, над головами вились синие клубы табачного дыма и прозрачно-серые облака комаров…
И вдруг начался дождь.
Защелкали, загремели капли на тентах, шурша, подступил ливень. Толпа закружилась на месте, послышались стоны, крики, визг. Люди бросились к автобусам.
И тут оказалось, что часть автобусов ушла в город, а еще несколько десятков машин где-то на берегу Камы — народ поехал любоваться рекой.
— Кто разрешил?! Кто отпустил?..
— Остановитесь, товарищи!..
— Люся, Люся!..
— Ибрагим!..
Перед синими и белыми рядами автобусов качалась бесконечная толпа, бегали дежурные с красными повязками, прыгал бледный Кирамов, ответственный за праздник, страшно скалился и сорванным голосом кричал:
— Куда?.. Куда лезете?! Каждое предприятие — на свой автобус…
— А где наш! Наш где?!
— Сволочи!
— А куда ушел наш?
— Товарищи, успокойтесь… Ипташляр… Сейчас они вернутся… Сейчас… Уже выехали на мотоцикле искать… Кадерле ипташляр!
Над лесом стало темно, ливень шел стеной. Алмаз держал в руке мягкие пальчики Нины, он пробил ей дорогу через толпу к транспорту, втолкнул ее и сам влез в машину, слизывая капли с губ и влюбленно глядя на свою девушку; автобус медленно покатился.
Дома Алмаз узнал, что Белокуров получил телеграмму от родных — очень плохо себя чувствовал его отец. Толя посмотрел на дождливое небо и поехал в речной порт. Он уплыл той же ночью к себе на Нижнюю Волгу.
А на следующий день от Белокурова пришла телеграмма: «СТАРИК БОЛЕН ОСТАЮСЬ ДОМА ТАК ПОЛУЧАЕТСЯ ДОКУМЕНТЫ ВЫШЛИТЕ НЕ ПРОЩАЮСЬ ДЕРЖИСЬ БЕЛОКУРОВ».
Алмаз читал телеграмму, мял ее, разворачивал черными после работы пальцами и снова читал.
Вокруг него сотня тысяч людей, но только с одним Белокуровым судьба связала их, и она же разлучила. «Что же это такое?! Как дальше мне быть?..» Снова пустынно стало татарскому мальчику в шумном городе.
Есть, правда, Нина… Но это совсем, совсем другое.
7
Когда Таня выскочила к автобусам, то сквозь завесу дождя увидела бесконечную толпу; сомнения не было — к машинам РИЗа ей не пробраться.
«А вдруг Алексей стоит возле указателей РИЗа? Вдруг?..» Вряд ли это могло быть. Но Таня, надеясь на чудо, вышла снова под холодный ливень и, согнувшись, побежала вдоль опушки…
Возле зеленого шеста с дощечкой «РИЗ» никого не было. Поравнявшись с ним, девушка услышала крик:
— Таня, Таня!..
Из дождливой мглы к ней навстречу спешил человек. Это был он, Алексей Путятин, Лешенька, Леха.
— А я тебя ждал, ждал… — повторял он с наивным укором. — Все автобусы ушли. Идем в ларек. Там пусто.
— А когда они вернутся?
— Не знаю. Туда два часа, обратно… Часа через четыре.
— Четыре часа… — вздохнула Таня. Она отошла от Алексея и встала у стены дощатого ларька.
— Я сейчас костер разожгу, — весело сказал Путятин. И исчез в темноте. Но вскоре вернулся с пучком хвороста под мышкой, вынул из-за пазухи еще какие-то сучья, комки желтой хвои и принялся чиркать спичками. Его чисто выбритое, немного бабье лицо было сосредоточенно. Он тихо сопел, колдовал над костром, а Таня смотрела на него сверху и думала: «А может, правда вот он — мой муж?..» И тут же представила, как они живут в одной комнате, вечером книгу читают, слушают метели за окном, стареют…
Таня увидела его в первый же месяц, как приехала на Каваз. В цехах РИЗа девушка в белом халате продавала молоко. Видно, только сейчас около импортных станков в прозрачном целлофане расчистили место. Стояла очередь, и плотный парень одного с Таней роста оказался последним.
— Ну, те? — косноязычно промямлил он. — Молёко пьем? Плопущу без отеледи.
Волосы у него были всклокочены, русые, влажные. Улыбка застенчивая. Но когда говорил, словно копировал кого-то — волевого, бывалого.
— Я живу ве Дива-на-гора-ске (в Дивногорске), не слышали? У нас в Сибири медведи на трамваях ездят. В одном вагоне ме-дэ-ве-ди, в другом — люди… Все привыкли, входит человек — сразу берет два билета, платит за одного медведя…
