броситься обратно, кидается на грудь Семёну.
Детинушка тает от умиления и без боязни гладит светлые волосики. Малыш вздрагивает и повизгивает со страха и наслаждения. Все живые существа понимают и любят ласку.
Семён без сожаления расстаётся с дубиной, её пришлось взять мне, поднимается, держит вздрагивающее тельце.
— Не, пропадёшь, Игорёк, — воркует он.
Мы вновь двигаемся в нелёгкий путь. К Семёну, держащего мальчугана, близко не подходим, чтоб не травмировать малыша. Но, тот оказался не робкого десятка, через некоторое время завозился и попросился на землю.
— Убежит? — пугается Семён.
— Отпусти, всю жизнь на себе не проносишь. Убежит, значит, знает куда. Не стоит неволить даже из благих соображений.
Семён нехотя опускает малыша на землю, ожидая, что тот рванёт в лес. Но, мальчик пристроился рядом, резво трусит на четырёх конечностях. Испуга в глазах никакого, видно понял, его приняла другая стая. Он деловито обегает людей, обнюхивает даже краснолицего охотника, не высказывая никакой злости.
Единственно видимо его смущает то, что мы передвигаемся на двух ногах, а не на четырёх.
Игорёк, как удачно окрестил его Семён, знает суровые правила, понимает,
если отстанет, в лесу ждёт смерть. Волки научили жизни. Поэтому не отстаёт и бежит ногу в ногу с нами.
Чужой взгляд перестаю ощущать, несколько расслабился. Идём достаточно спокойно, деревья в разлёте друг от друга на пятьдесят, сто метров. Кустарники и всякие лианы остались позади. Дорогу покрывает мох и низкий папоротник. Зверья много, но беспокойство не доставляют. В основном это травоядные животные, не агрессивные и трусливые, моментально исчезают при нашем появлении. Встретились с лесными слонами, с гиппопотама, в густой шерсти. Нас увидели, рванули в сторону болота как резвые скакуны. Немалое беспокойство доставил крупный зверь, похожий на дикого кабана, но огромный, клыки как у медведя, глаза мутные, пасть слюнявая. Он долго провожает нас взглядом, повизгивает и переваливается из стороны в сторону, видно не может принять решение. В конце концов, он отстаёт и шаркающей походкой направляется в сторону, куда умчались карликовые слоны. При появлении этого зверя Игорёк оскалился и прижался к ногам Семёна, тельце выбивает крупную дрожь. Очевидно, он знает это чудовище.
По моим расчётам скоро должны выйти на плато. Лес посветлел, иногда в просветах между крон лесных великанов, пробивается небо, и брызгают на землю лучи Солнца. Появился кустарник, папоротники стали гуще и выше. Орхидеи заполнили все освещённые участки, наполняют воздух сладким благоуханием. И, конечно, всё пространство заполнено щебетанием птиц и резкими криками мелких зверьков, шныряющих меж ветвей.
Далёкий звериный крик застаёт меня врасплох. Споткнувшись, едва не роняю лук. Все остановились, прислушались. Вновь раздаётся вопль и был он ужасен тем, что прослеживается в нём нечто человеческое и наполнен он горем и тоской. Игорёк неожиданно встаёт на ноги, вытягивается в струнку, взгляд тревожный. Некоторое время так стоит, затем, поскуливая, забегает за Семёна и вцепляется в его пояс.
— Это в той стороне, где мы похоронили лесного человека, — в волнении говорит князь Аскольд.
— Знаю.
— Игорь ребёнок этой самки,… женщины, — поправляется Аскольд.
— Похоже на это.
— Малыша надо оставить.
— Игорёк боится. Он не хочет, — встревает в разговор Семён.
— Надо отдать матери, — я непреклонен.
— Она идёт по нашим следам. Необходимо делать остановку. Дождёмся её, — предлагает князь Аскольд.
Не хотелось терять время, но моральные соображения одерживают верх.
— Привал, — командую я.
Охотники расположились полукругом, копья держат горизонтально лесу.
Игорёк пристроился рядом с приунывшим Семёном, зубки спрятались во рту — ничем не отличишь от обыкновенного ребёнка.
Лес хорошо просматривается. Мы замерли. Прошло тридцать минут, затем час, никакого намёка на приближение лесной женщины. Думая, что она опасается нас, толкаю малыша вперёд. Ребёнок в недоумении уставился на меня, взгляд чистый, тревожный. В ожидании поддержки поворачивается к Семёну. Мой друг отводит печальные глаза. Мальчик тоскливо взвыл и неуверенно трусит вглубь леса, на полдороги замедляет бег, останавливается, оглядывается, в глазах ужас.
Садится на корточки и больше не шевелится. Бедный, он не понимает, что от него хотят. Так он сидит с полчаса, подвывает со страха.
Люди сопереживают маленькому существу, даже краснолицый охотник морщится в сочувствии.
Когда ты появишься? С растущим раздражением думаю я. Но она так и не вышла, может горе доконало или испытывает равнодушие к малышу. Кто знает? Чужая душа, потёмки. В любом случае испытываю облегчение, понимаю, как страдает Семён и мучается мальчик.
— Время вышло. Семён, зови мальца, — как можно спокойнее говорю я.
— Игорёша! — вытягивает тот руки. Румянец играет на лице, улыбка во всё лицо.
Ох, как тот несётся обратно. Как волчонок прыгает и пытается облизать сероглазого богатыря.
— Мать не пришла, ребёнок будет жить у нас. Семён, возьмёшь на воспитание, — строго говорю я. Вижу, он не против, глаза светлеют в порыве нежности. Что-то мне подсказывает, непростая судьба будет у малыша и весьма значительная.
Итак, мы продолжаем путь, а время склоняется к вечеру. Как это некстати. Слишком задержались в пути. Разборки с медведем, очевидно, придётся отложить до утра. Где бы стоянку расположить как можно безопаснее? Мысли мучительно стучат по мозгам. Ночью расклад явно не в нашу пользу. Точно, при Луне попрёт множество хищников на охоту, может, мишка нас учует, а он людоед. В темноте не наберёшься с ним проблем.
Тут взгляд упирается в маячащую в отдалении чёрную трещину в земной коре. А, что если укрыться на её склонах? Мелькает безумная мысль. Я подзываю Аскольда:- Время к вечеру, необходимо готовить ночлег.
— И как можно быстрее, — князь тревожно оглядывался.
Солнце безжалостно стремится уйти за горизонт. Предвестники надвигающихся сумерек упорно дают о себе знать. Дневные птицы замолкли, сочно перекликаются между собой козодои, вдали на болоте, активно жарят с концертом лягушки.
— В лесу оставаться, самоубийство. Когда выйдем из леса, неизвестно. Но, думаю, на плато не менее безопасно. В общем, 'хрен редьки не слаще'. Костры разжигать нужно- единственный выход, — чешет бородёнку Аскольд.
— Местность болотистая, сушняка нет, вздыхаю я. — Костерок, конечно, разожжём, но чтоб всю ночь поддерживать, проблематично будет.
Князь Аскольд пинает ногой землю. Мох прорывается и проступает тёмная жижа.
— Может в разломе есть убежище. На склонах много трещин, почти как небольшие пещерки, я видел. Что думаешь по этому поводу? — глянул я на князя.
— Безобразная идея, — ухмыляется он, — но идея.
— Тогда действуй.
Секунда и народ приходит в движение. С опаской приближаемся к чёрным провалам. Действительно, все склоны обезображены всевозможными трещинами, площадками, мини гротами, даже виднеются ходы в пещеры. В то же время, на склонах множество торчащих корней, стеблей колючей травы, застрявших веток, листьев и прочего мусора. Как следствие этому, шныряет и ползает в нём всевозможная гадость. Неприятно поражает метровая сороконожка и свисающие на грязных нитях толстые пауки. Омерзительны гигантские
