взято из Ветхого Завета и чего нет у Семидесяти, как это: «Ибо Назареем наречется», и: «из Египта воззвал Я Сына Моего», и: «воззрят на Того, Кого пронзили», и многое другое, что мы сохраняем для более объемного труда; и узнайте у таковых, где это написано, а когда они не смогут ответить, прочтите им из тех экземпляров, что мы недавно перевели и которыми ежедневно посрамляется язык проклятых.
Но, подходя к завершению, скажу, что приносимое мною, есть безусловно наивернейшее. Я издал то, чего нет по гречески или же то, что есть не так, как переведено мною. Отчего бранить переводчика? Пусть спрашивают у евреев, и по словам самих писателей либо дают веру моему переводу, либо нет. Ибо иное дело — проклинать меня, как говорится, с закрытыми глазами и не следовать рвению и благонастроенности греков, которые после Семидесяти толковников уже при сиянии Христова Евангелия с любопытством читают еврейских и евионитских толкователей ветхого закона, Акилу то есть, Симмаха и Феодотиона и посвятили их в обработке Оригена в exaploiV церквам. Насколько более должны быть признательны латиняне, видя, что Греция заимствует у них нечто, ликуя. Во–первых, приобрести все экземпляры можно лишь через большие расходы и бесконечные трудности; потом, и те, у кого они есть, несведущи в еврейском языке, и тем более будут блуждать, неведая, кто из этого множества больше говорит истину. Так недавно случилось с ученейшим из греков, который, оставив смысл Писания, последовал заблуждению одного из переводчиков. Мы же владеем немного еврейским языком, и знание латыни у нас не отнято, и о многом можем судить у других, и то, что понимаем, можем высказать. И так, хотя и будет шипеть гадюка, и «победитель Синон бросит зажигательный огонь», никогда, благодаря тому, что мне помогает Христос, не умолкнет мое слово, и даже подрезанный язык будет лепетать. Пусть читают те, кто хочет; кто не хочет, пусть выбрасывает. Пусть разбирают запятые, клевещут на буквы, ваша любовь лишь сильнее побуждать мое рвение, нежели их хула и ненависть будут угнетать меня.
Хроматию и Илиодору епископам привет о Господе!
Я не перестаю удивляться настойчивости ваших требований. Вы требуете, чтобы я перевел на латынь написанную на халдейском языке книгу, а именно книгу Товит, которую евреи, отделив от перечня божественных Писаний, причисляют к Агиографам. Я сделал по вашему желанию, но без охоты. Ибо ученые евреи обличают нас, обвиняя в том, что мы передаем в слух латинян то, чего нет у них в каноне. Но рассудив, что лучше презреть суд фарисеев и угодить требованию епископов, я решил потрудиться по мере сил, и поскольку халдейский язык близок еврейскому, я нашел человека, весьма сведущего в обоих наречиях, посвятил этой работе один день, и то, что он передал мне по еврейски, пригласив писца, выразил по латыни.
Ваши молитвы да будут мне платою за этот труд, который вы соблаговолили потребовать от меня и который я с благодарностью приношу вам.
У евреев Книга Юдифь читается среди Агиографов; её авторитет весьма низок при разрешении спорных вопросов. Всё же, написанная халдейским языком, эта книга причисляется к историческим. Но поскольку пишут, что эту книгу причислил к Священному Писанию Никейский собор, я согласился исполнить вашу просьбу, или даже истязание и, отложив занятия, коими был сильно задавлен, посвятил ей одну безсонную ночь, переводя скорее по смылу, нежели слово в слово. Я отбросил множество крайне испорченных списков и перевел на латынь только то, в чем мог найти осмысленное содержание.
Примите вдову Юдифь, образчик целомудрия, и провозвестите о ней вечными торжественными похвалами. Достойною подражания не только женам, но и мужам её сделал Тот, Кто в воздаяние за ее целомудрие даровал ей таковую силу победить непобежденного никем из мужей и преодолеть непреодолимого.
Книга Эсфирь явно испорчена различными переводчиками. Вынув ее из еврейских архивов, я перевел её как можно более слово в слово. Распространенное ее издание[289] выдает следы множественных добавлений, подобных тем, которые обычно измышляют школяры, излагающие заданную тему, как например, какими словами мог выражаться тот, кто причинил обиду или тот, кто её претерпел.
Вы же, о Павла и Евстохий, поскольку усердно стремитесь проникнуть в еврейские книгохранилища и поддерживаете состязания переводчиков, держа еврейскую книгу Эсфири, рассмотрите в нашем переводе каждое слово, дабы видеть, что я ничего не умножил добавлением, но перевел еврейскую историю на латинский язык так, как она записана на еврейском. Мы не стремимся к похвалам человеческим и не страшимся хулы. Стараясь угодить Богу, мы нимало не боимся человеческих угроз, «ибо рассеет Бог кости тех, кто желает угодить человекам» и, по слову Апостольскому, «не могут быть рабами Христовыми».
NB: После 10, 3 в тексте перевода стоит: «То, что имеется в еврейском, я изложил здесь с полною искренностью. То же, что следует далее, я нашел в распространенном издании, на греческом языке и греческим письмом, и все же по окончании книги прилагается эта глава, которую мы, по нашему обыкновению, отмечаем галочкой». Затем, после последнего, 5–го, стиха 12–й главы: «Доселе вступление. То, что идет следом, мы нашли только в распространенной (vulgata) книге, где написано: «И расхитили их добро или имущество»'.
Я принужден отвечать за каждую книгу божественного Писания моим противникам, вменяющим мои переводы в презрение к Семидесяти толковникам, как будто у греков Аквила, Симмах и Феодотион не переводили когда дословно, когда по смыслу, когда соединяя оба эти рода перевода, и будто не весь свод Ветхого Свидетельства Ориген разделил обелой и астериском, прибавляя либо от себя, либо от Феодотиона к старому тексту, указывая, что прежде этого не было. Посему пусть научатся мои гонители принимать целиком всё, что приняли частями, или пусть мой перевод исцарапают своими астерисками. Ибо не может быть того, чтобы приняв многие вставки, не признавать, что в иных местах эти вставки ошибочны, особенно в книге Иова, из коего пропадет большая часть, если отнять всё, отмеченное астериском. Так обстоит дело именно у греков. Кроме того, у латинян уже были семьдесят или восемьдесят стихов, изданных до того, как мы недавно издали перевод под астериском и обелою, и эта книга, обрезанная, разодранная, исковерканная, являет свое безобразие читающим ее публично.
В этом же переводе я не следую никому из древних толковников, но еврейскому, арабскому, и иногда сирийскому языку, где буквально, где по смыслу, где согласуя то и другое. Ибо у евреев эта книга считается неясною и сомнительною, тем, что греческие риторы называют eschmatismenoV, т. е. когда говорится одно, а делается другое, как, когда хочешь угря или маленькую мурену удержать руками, но чем сильнее ты их сжимаешь, тем быстрее они выскочат. Я помню, что для того, чтобы понять эту книгу, я нанимал за деньги учителя из иудеев, почитавшегося у них одним из первых; и не знаю, много ли я приобрел от его учений, но знаю одно, что я не мог перевести того, чего не усвоил.
От начала тома до слов Иова еврейское повествование изложено прозою. Далее же от слов Иова до самого конца книги, где говорится «Посему я сам себя укоряю и несу покаяние в пепле и прахе» — гекзаметр, сочетающийся с дактилем и спондеем, а также с иными размерами из–за особенностей языка, различающимися количеством слогов, но не их долготою. Это дает особый сладкий и звучный ритм, понятный скорее знатокам законов стихосложения, чем простому читателю. Небольшой же остаток от вышеназванного стиха до самого конца книги изложен прозою. Если же кому–нибудь это кажется невероятным, а именно то, что у евреев на манер нашего Флакка или греческих Пиндара, Алкея и Сафо Псалмы и Плачи Иеремии и все вообще Песнопения Писаний изложены стихотворным размером, пусть он читает Филона, Иосифа, Оригена и Евсевия Кесарийского и на основании их свидетельств убедится в том, что я говорю правду.
Да слышат псы мои, что я работал над этим томом не в укор древнему переложению, но ради того, чтобы сделать яснее в нашем то, что у древних темно, или опущено, или испорчено переводчиками; т. к. мы и еврейскому языку учились, и латинскую речь исследовали от самых пелен, общаясь с грамматиками, риторами и философами. Если у греков, уже после издания Семидесяти, уже при сиянии Христова Евангелия приняты иудей Аквила и иудействующие еретики Симмах и Феодотион, прикрывшие многие тайны Спасителя лукавым истолкованием, и более того в церквах имеются exaploiV, которые объсняют священнослужители; тем более я, христианин, сын родителей–христиан, носящий знамение креста на челе, ревнующий о восстановлении утраченного, исправлении испорченного, и о
