одной сейчас! Если бы ты мог поехать со мной...! Не хочу оставаться наедине со своими мыслями.
Он перевел взгляд на ее лицо и заметил растерянность и боль в ее глазах. Казалось, он сейчас сядет в карету вместе с ней. Но потом он медленно покачал головой.
— Я не могу оставить службу и уехать, я повторял тебе неоднократно, как важна для меня моя должность. А нынче вечером государь едет в оперу, и я обязан сопровождать его. Попросить его отпустить меня я не могу — слишком многое случилось, слишком многое нужно исправлять. Я не уверен теперь, что мое положение не пошатнулось. Мне нужно приложить все мои силы и усердие, чтобы выправить эту ситуацию.
Маринины плечи поникли. Она знала, что он настолько ценит свою службу, но полагала, что Анатоль сможет приехать нынче домой ранее обычного, если она попросит. Ради нее. Ради их будущего.
Анатоль заметил ее разочарование и поспешил исправить ее мнение о себе.
— Я приеду, как только смогу, милая. Езжай домой и отдохни. Нынче был сложный день у всех нас, — с этими словами он поднес руку жены к губам и нежно коснулся их. Но было уже поздно — момент слабости Марины, которым он мог бы воспользоваться, ушел, теперь она нашла в себе силы успокоиться и без его поддержки, движимая жгучей яростью, что разлилась внутри нее при его словах. Как он может говорить о своей любви и так поступать с ней? Какая же она дура, что попросила его!
Анатоль отступил назад, и лакей захлопнул дверцу кареты, отгораживая Марину от мужа. Она отвернулась от супруга, стоявшего на ступеньках и наблюдавшего за ее отъездом. Ей не хотелось даже встречаться с ним взглядом, сам его вид сейчас вызывал в ней только злобу и раздражение.
По приезде в особняк ей сообщили, что Марину дожидается ее маменька в малой гостиной. Это еще больше усилило плохое настроение Марины. Она не ждала Анну Степановну из деревни так скоро — еще даже не минуло Вознесение, еще три недели. Обычно мать приезжала в Петербург только на время сезона, экономя те немногочисленные средства, что достались ее семье в наследство после смерти тетушки.
Зачем мать приехала так рано? Что теперь стряслось в их семье? Ужели опять Лиза? Так думала Марина, снимая в раздражении перчатки, дергая их с пальцев так сильно, что тонкая лайка порвалась от неосторожного движения.
Ее средняя сестра жила в Петербурге совсем не по средствам, надеясь на помощь маменьки и зятя, графа Воронина, которого ежемесячно умоляла увеличить выделенное ей содержание, ссылаясь на многочисленные траты по хозяйству и содержанию квартиры и выезда. Но все прекрасно понимали, что эти траты относятся отнюдь не к хозяйственным. Это были карточные долги мужа Лизы и расходы на обновление широкого гардероба ее и ее супруга, который питал просто патологическую страсть к шелковым жилетам и галстукам. Они изо всех сил стремились поддерживать тот образ, что с самого юношества нарисовала себе Лиза в своем воображении — превосходная молодая пара, в самом вихре светского общества. И ходя это общество, в основном, ограничивалось гвардейскими собраниями и балами, Лиза была довольна и этим. Иногда ей удавалось получить приглашение на ужин или бал более высокого уровня, и тогда ее счастью не было предела.
В общем, она вела типичный образ светской женщины, интересующейся только балами, раутами и изредка новыми театральными постановками. Даже рождение сына несколько месяцев назад не изменило образа жизни сестры Марины. Только прибавилась новая статься расходов — на няню и кормилицу, которая стояла в списке чуть повыше расходов на содержание остальной прислуги и намного ниже расходов на новые наряды и шляпки. В основном о ребенке старалась заботиться Марина, которая стала крестной матерью этого младенца.
Поэтому Марина и решила сейчас, что мать приехала сюда опять просить за любимую дочь, как сделала это однажды, когда как-то Анатоль наотрез отказался оплачивать очередные счета Лизы. Неужели и теперь ее сестрица что-то натворила? Или мать приехала просить денег сама, как бывало несколько раз эти годы? Предстоящий выезд в свет еще одной сестры Софи, Ольховские могли не потянуть, и уже неоднократно Анна Степановна просила Марину поспособствовать ей в этом, тем паче она сама выводила в свет в этот сезон сестру Анатоля. Той тоже уже минуло шестнадцать, пришла пора выезжать.
— Добрый день, маменька, — поздоровалась Марина с Анной Степановной, входя в гостиную. Та сразу же поднялась с кресла при виде дочери. Она была бледна и чересчур взволнована, ее губы слегка подрагивали, отметила Марина про себя, получая традиционные поцелуи в щеки и в лоб.
— Надеюсь, и вы, и папенька, а также сестры — в добром здравии, — проговорила она, развязывая ленты шляпки и кидая ее в сторону, на канапе у окна. — Как дела в Ольховке? Как прошел посев?
— Благодарю, милая, все наши в добром здравии, а дела в Ольховке идут не лучше, чем обычно, — ответила Анна Степановна. Она предложила Марине разделить с ней чайную трапезу, что сервировали ей слуги за то время, что она ждала дочь. — Ты была во дворце? Так мне сказали.
— Да, с небольшим визитом, — уклончиво ответила Марина, наблюдая за тем, как Анна Степановна разливает чай по парам дрожащими руками. Ей искренне хотелось думать, что ее мать не подхватила ту болезнь, что заставляла уголки рта пожилых людей опускаться, а руки ходить ходуном. — Вы виделись с Лизой? Как она? Я не была у нее уже седмицу с половиной, все была занята. Как Тошенька?
Мальчика Лизы окрестили Антоном, в кругу семьи он стал называться Тошенькой с легкой руки Марины.
— Я не видалась с ним еще, — проговорила мать Марины, вызывая в ней глубокое удивление, ведь та всегда по приезде в Петербург спешила сначала к своей любимой дочери. — Я даже не заезжала в городской дом, а сразу же прибыла сюда.
Анна Степановна вдруг достала из рукава платок и промокнула глаза, в которых Марина заметила слезы. Боже, неужели все же что-то случилось с кем-нибудь из семьи?
— Что случилось, маменька? — мягко спросила она и положила руку на ладонь Анны Степановны, лежащую на столе рядом с парой. Мягкость ее тона, ее ласковый жест заставили ту вообще залиться слезами, что привело Марину в ужас — она лишь пару раз видела слезы матери, но такого плача ей встречать еще не доводилось. Она быстро позвонила и попросила принести воды и успокоительных капель, которых тут же предложила Анне Степановне. Та выпила лекарства и немного успокоилась, по крайней мере, могла уже говорить со своей дочерью.
— Я слышала, вернулся Сергей Кириллович Загорский, — начала она, и Марина отвела взгляд в сторону, ибо даже только упоминание его имени сейчас причиняло ей боль. — Он был в плену все эти годы и вернулся. Это верно?
— Да, маменька, — глухо ответила Марина, сжимая пальцы. — Это правда.
— Значит, ваш брак с Анатолем Михайловичем… он недействителен? — спросила Анна Степановна аккуратно. — А как же Леночка? Что с ней? Что будет теперь?
— Ах, ничего, маменька, не будет! — раздраженно ответила Марина матери, что заставило ту снова заплакать, заслышав нотки горя и боли в голосе дочери. Марина тут же снова наклонилась к ней, чтобы утешить, но тут ее взгляд упал на странный сверток, лежащий на столе. Ранее она его не заметила, что удивительно, учитывая его немаленькие размеры, а тут он прямо-таки бросился ей в глаза. Анна Степановна тоже скосила глаза в сторону, заметив направление взгляда дочери, и побледнела, как смерть. Она схватила дочь за ладонь и быстро привлекла к себе, заставляя ту посмотреть в свои заплаканные глаза.
— Я должна покаяться тебе в своем грехе, милая. Молчать теперь уже не должно, — прошептала Анна Степановна с горечью в голосе, и Марина похолодела. — Я обманула тебя тогда. Знала, что ты поверишь матери беспрекословно, и вот что случилось. Когда я узнала, что ты в тягости и замужем не за тем, кого я тебе пророчила, не за тем, кто, скажем прямо, был более угоден, я решилась на этот страшный обман. Тем паче, вы сами все сохранили в тайне, сыграли мне на руку. Я не хотела, чтобы ты всю жизнь была приживалкой в доме старого князя, хотела, чтобы ты была хозяйкой собственного дома, сама себе на уме. Чтоб никогда и никогда не указывал тебе отныне, что и как тебе следует делать, чтобы ты без оглядки могла пользоваться всем, что душе будет угодно, не спрашивая чьего-либо разрешения. Разве это не лучше? Не лучше?
Марина качала головой из стороны в сторону не в силах слышать такого страшного для нее признания, тем паче в этот день, когда она и так уже многое потеряла. Она попыталась было вырвать руку из цепких пальцев матери, но не отпускала ее.
— Прости меня! Прости, я же не знала, что он вернется! — вдруг вскрикнула мать. — Я выведала у
