выходить на улицу. И мы вываливались на волю… Видите, как просто и славно. Но через три недели такой жизни я загрустил: мне стало скучно. Я стал искать себе занятия, чтобы убить рабочий день.
Издательство наше, говоря языком сороковых годов, было самым крупным в мире. На всех собраниях начальство говорило: «Наше самое большое в мире издательство должно…»
Действительно, нас было более шестисот человек.
Лев Яковлевич научил меня работать быстро.
«Одна нога здесь, другая — там», — говаривал он — и горе тому, кто сделает не так. Я так и делал. Когда я приходил на работу, то в первые сорок минут я делал все, что было положено за весь рабочий день, а потом я уже трепался с остальными пятьюстами девяносто девятью сослуживцами.
Это кое-кому не понравилось. То есть им не понравилось, что я делаю работу за сорок минут. В комнате нас находилось семь человек. Пять женщин, готовящих себя к выходу на пенсию, я и Витя Шикунов, мой ровесник, чудный парень, любимой фразой которого было: «Господи, не обращай ты на них внимания». С утра женщины обсуждали вопрос: открыть форточку или нет. Так как их было пятеро, то те, кто умолял открыть форточку, а то можно задохнуться, — всегда были в меньшинстве. Большинство аргументировало свои соображения так: «Дома у себя открывайте! Не хватало еще на сквозняке сидеть! Ничего с вами не будет!» Мы с Витей не принимали участия в этих баталиях, так как они длились до обеда, а у нас было, о чем потолковать.
Однажды одна из теток отвела меня в сторонку и сказала:
— Толя, вы должны понять, что работать в таком бешеном темпе нельзя. Вы же нас подводите, Толя. Мы уже много лет работаем в этом издательстве и знаем, как надо работать. Очевидно, что вы чего-либо не продумываете.
Я очень разозлился и даже наорал на нее. Она тихо сказала:
— Ах, милый мальчик, вы ничего не понимаете. Мы нервные больные женщины, нам трудно, а вы…
И мне стало их жаль.
Я стал думать: а что бы было с издательством, если бы я был его хозяин? Я бы уволил две трети народу, а оставшейся трети вдвое прибавил зарплату, и она, эта треть, отлично и спокойно выполнила бы всю работу. Правда, подумал я, это привело бы к безработице, а это не свойственно нашему обществу. Как же быть? А, черт с ними, пусть будет как есть.
Я поделился с Витькой этими мыслями, он сказал: «Господи, не обращай ты на них внимания!» — и мы пошли обедать.
После обеда у нас было собрание.
Я подмигнул Витьке и попросил слова.
— Товарищи, — сказал я, — по всей стране идут трудовые почины. Передовики на всех участках вносят свои предложения. В нашем же издательстве этого до сих пор не было. Я вношу предложение: я беру на себя работу пяти моих товарищей по отделу и обязуюсь выполнить ее в течение своего рабочего времени. Вызываю на соревнование тружеников других отделов.
Я сел. Витя Шикунов скромно похлопал. Тетки смотрели на меня с тяжелой ненавистью. Я выдвинул челюсть вперед и стал похож на супермена с популярного плаката «Храните деньги в сберегательной кассе».
— Тээк-с, — сказал товарищ Железкин, мой начальник. — Интересное предложение, Шифрин. О-ч-ч- чень интересное. А что будут делать товарищи, чью работу ты возьмешь на себя?
— Видите ли, Иван Васильевич, — сказал я — Такова жестокая поступь прогресса. Станок вытеснил ремесленника, автоматизация заменила рабочих, кибернетика уничтожит труд вообще. Я, так сказать, лишь винтик в общем процессе. Вы меня понимаете, Иван Васильевич?
Железкин любил со мной поговорить. Он был генералом в запасе. Когда его к нам прислали начальником, для нас с Витькой это был праздник. В издательстве давно ходили шепотки, что начальник будет из генералов. И когда он появился на лестнице в погонах, при всех орденах и медалях, которые звонили, как церковные колокола на пасху, я от восторга не мог найти себе места. Я ходил вокруг него, ахая, цокая языком, качая головой, а потом сказал:
— Прошу вас, ваше превосходительство, никогда не надевайте на работу штатское. У меня с детства была потребность послужить под руководством вашего превосходительства. Штатский костюм как-то погасит рвение, а это, в свою очередь, плохо отразится на работе.
— Ты кто такой? — спросил генерал.
— Так что рядовой необученный Шифрин, ваше превосходительство, — отчеканил я.
— Зайди ко мне, Шифрин.
Я зашел. Витька, помирая от смеха и от страха за меня, остался за дверями.
— Излагаешь ты ловко, — сказал генерал, — только ты почему меня называешь «ваше превосходительство»? Хочешь, чтобы я обиделся?
— Никак нет, Иван Васильевич, — серьезно сказал я. — По старому табелю о рангах в условиях нашего издательства, директор — это «его сиятельство», вы, как заместитель, — «его превосходительство», я, как ваш помощник, — «его благородие», а Витька Шикунов — «его степенство», поскольку ему все равно.
— Трепач ты, — сказал генерал, — ну раз так, черт с тобой, но только гляди, будешь позорить меня на людях — голову снесу. А так заходи, поговорим. Излагаешь ты ловко.
Он был славный мужик. Он входил в нашу комнату каждое утро. Я вскакивал и докладывал: «Ваше превосходительство, все по-старому. Потерь, к сожалению, нет».
Мы были довольны друг другом.
— … Так прогресс, говоришь? — сказал он мне на собрании. — Прогресс тогда прогресс, когда ты дельное что-нибудь скажешь, а так, языком молоть, каждый может!
— Это почему же «молоть», — обиделся я, — я всерьез говорю.
— «Всерьез», — передразнил он, — нашел над чем шутить? Вот посмотри на своих товарищей и подумай о них и о своем поведении.
Я посмотрел на моих теток. Они сидели с поджатыми губами и смотрели в пол.
И мне опять стало жалко их.
— Я снимаю свое дурацкое предложение, — сказал я. — Тут не в этом дело…
17
В Сокольниках — тьма народу. В Сокольниках — выставка. Одна большая страна демонстрирует свои успехи в промышленности, сельском хозяйстве и культуре. В Москве ажиотаж. Такой выставки еще не было…
Мы бродили по аллеям Сокольников уже пятый день. Пять дней назад секретарь парткома вызвал нас с Витькой Шикуновым и другими ребятами издательства и сказал:
— Вы пойдете на пять дней в Сокольники. Вы будете ходить по павильонам. Устроители этой выставки думают, что в нашей стране живут простаки, и они поддадутся на их паршивые тряпки и лимузины. Вы должны доказать, что это не так. Например: какое у нас здравоохранение?
— Бесплатное! — сказал я.
— Верно, товарищ Шифрин. А у них?
— А у них — платное, — сказал я.
— Видите, какой аргумент у нас в руках? Идите, товарищи, и высоко несите нашу марку. Мы не хуже их, а лучше.
Итак, я был специалист по здравоохранению.
Я сидел в последнем ряду «Клуба вопросов и ответов». Девушка, хорошо говорившая по-русски, отвечала на вопросы посетителей. Вопросы были одинаковые. А сколько получает, скажем, рабочий? А сколько стоит пара туфель? А почем у вас автомобиль? Девушка терпеливо разъясняла. Иногда я вставал и спрашивал:
