И все орут: «…кабачок!»
И Владимир Николаевич тоже кричит: «…пятачок!» Володька Лебешев морщится от этого его крика, но замечаний не делает — он добрый малый. Наверное, будет артистом после войны.
— Ишь, побежала, проклятая, — ворчит тетка в тулупе. — Вот когда надо, она черт-те что вытворяет. Гитлер какой-то, а не лошадь, чтоб тебе провалиться.
Владимир Николаевич тоже накатал шаг. Ах, как удивится Нина! Он тихонечко войдет в избу. Тук- тук… «Кто там?» — «Простите, Поляковы Нина и Наташа здесь живут?»
Владимир Николаевич тихонько засмеялся, прикрыв рот рукой. Глупо, конечно, но очень приятно… А как он утер нос этому долговязому технологу, который ухаживал за Ниной…
Когда он пришел на завод после техникума, ему сразу понравилась эта девушка. Она была строгая и красивая. Владимир Николаевич сказал своему сменщику Витьке Морозову:
— Вот видишь ту девушку? Я бы на ней завтра женился.
Витька Морозов сказал:
— А видишь вон того долговязого технолога? Он тебе покажет такое «завтра», что ты до послезавтра не доживешь.
На следующий день Владимир Николаевич после смены побежал к проходной караулить девушку. Вот она идет. Сердце у Владимира Николаевича сжалось в комочек, в горле пересохло — ни вдохнуть, ни выдохнуть, — он подошел к девушке и чужим противным голосом сказал:
— А почему бы нам не пойти сегодня в кино? (Господи, как отвратительно, пошло-то как!)
Девушка внимательно посмотрела на красного Владимира Николаевича и сказала:
— А я принципиально против легких флиртов, товарищ мастер.
«Боже, какие флирты, почему легкие флирты? — пронеслось в голове Владимира Николаевича. — О чем она? Ведь я совсем по-другому. Как же так можно?» А вслух он сказал:
— Ну что ж, жаль… Я ведь так просто…
— Ну, тем более, — сказала девушка и пошла дальше.
«Болван, кретин, идиот», — ругал себя Владимир Николаевич. Все валилось у него из рук. Стоило Нине пройти случайно мимо, как он ошалело опускал руки и долго смотрел ей вслед. Работницы в цехе перешептывались и хихикали, а на душе Владимира Николаевича было тяжело и муторно. Он опускал глаза и, вздыхая, продолжал работу.
Однажды в клубе показывали новый фильм «Машенька». Владимир Николаевич вошел в зал и увидел Нину. Она сидела одна. Сеанс еще не начался. Владимир Николаевич, как слепой, пошел к Нине по ряду, наступая кому-то на ноги, говоря: «Пардон, извините, пардон» (какой-то дурацкий «пардон»), и сел рядом с ней. Это было чужое место. По проходу уже шел какой-то толстяк. Владимир Николаевич собрал все силы и так жалобно посмотрел на толстяка, что тот удивился, перевел взгляд на Нину и выбрался из ряда. Всю картину Владимир Николаевич сидел не шелохнувшись. Он чувствовал рядом дыхание Нины. Временами он забывался — картина была замечательная, — но потом снова с какой-то радостью возвращался к мысли о том, что он сидит рядом с Ниной. Он даже засмеялся тихонько, и Нина строго посмотрела на него, а он, испугавшись, что она рассердится, зажал себе рот и умоляющим взглядом попросил прощения.
Картина кончилась, все повалили из зала. Владимир Николаевич сказал:
— Как чудесно, какая замечательная лента. Можно я вас провожу, Нина?
Нина усмехнулась и сказала:
— У меня есть еще полчаса. Если хотите, проводите меня на Суворовский бульвар. Там меня ждут.
Владимир Николаевич так возмутился, так возмутился, что просто, просто… Ну как так можно издеваться над человеком? Ведь это… Это… ну слов нет… Ну что это такое?.. Я своими руками должен отвести ее на свидание… Ну уж простите… Есть предел всему… У меня тоже есть гордость…
— Хорошо, — сказал он, побледнев и сжав губы. — Я провожу вас на ваше свидание.
Они шли по Суворовскому бульвару, и он говорил, говорил, говорил… А она улыбалась и вставляла свои замечания, острые и смешные. А он говорил, говорил, говорил.
— Ну вот, — сказала она, — вот мы и пришли. Спасибо, что проводили.
Со скамейки встал долговязый технолог и, укоризненно покачав головой, постучал пальцем по циферблату часов.
— До свиданья, — сказала Нина, и она пошла со своим технологом.
— Нина, — вдруг сказал Владимир Николаевич, — так вы не забыли, что через пять дней у нас свадьба? — и, повернувшись, пошел в другую сторону.
Челюсть у технолога отвисла, он ошеломленно смотрел вслед Владимиру Николаевичу. Наверное, это было смешно, потому что Нина засмеялась.
«Технологи! — зло думал Владимир Николаевич. — Ну что она нашла в этих технологах? Подумаешь, технологи…».
— Ну что, устал? — спросила тетка в тулупе. — Ишь ты, как шагаешь. Садись, она вроде ничего. В крайности, я сойду.
— Ну что вы, не беспокойтесь, — сказал Владимир Николаевич, — я уж как-то приноровился. Далеко еще?
— Не, не очень, верст двенадцать. А то садись. Ей-Богу, садись, совестно чего-то… И кобылка вроде трёхает, авось не упадет. А? Садись, солдатик…
— Ничего! Почту каждый день возите?
— Ну что ты, каждый… В неделю два раза. Бабы-то ждут. Письма, посылки, похоронки… Голодно ведь… Да и без мужиков невозможно…
…Владимир Николаевич не выдержал. На второй день он пошел в отдел кадров, взял адрес Нины и написал ей письмо: «Нина, Нина, Нина… Позвоните мне. Вы мне очень, очень нужны…». Через два дня она позвонила.
— Вы мне писали, не отпирайтесь, — сказала она.
— Я не отпираюсь, — задрожав, сказал Владимир Николаевич.
Двадцатого июня они расписались.
Двадцать четвертого июня Владимир Николаевич пришел в военкомат.
— Рота, смирно!
— Товарищи красноармейцы! Наша часть особого назначения будет защищать Москву до последней капли крови. Сейчас наши войска защищают подступы к столице нашей Родины. Наша задача — в случае прорыва немцев к Москве — сделать каждый дом крепостью.
Взводу Владимира Николаевича достался дом на Первой Мещанской улице. Он очень удобно выходил на три стороны и контролировал Сретенку, Колхозную площадь и Грохольский переулок.
— Неужели до того дойдет? — шепнул Владимиру Николаевичу Володька Лебешев. — Фрицы в Москве, с ума сойти…
— Мы уверены, что Красная Армия остановит врага у ворот Москвы, но войска НКВД должны быть готовы к любой неожиданности. По казармам!
…Впереди показалась деревня.
— Это наша? — с надеждой спросил Владимир Николаевич.
— Нет, это еще Гороховка, — сказала тетка в тулупе, — нам еще кандехать дай Бог! Садись, говорю, в телегу…
Из домов высыпали женщины, торопливо завязывая на головах платки. Они стояли у крылец и заборов и напряженно вглядывались во Владимира Николаевича: чей идет? Они молча смотрели из-под руки и не отводили взгляда, когда Владимир Николаевич неуверенно и тихо говорил: «Здравствуйте…»
Они были все разные, эти женщины, — молодые и старые, городские и деревенские, в серых платках и белых пуховых шапочках, в валенках и в легких летних туфельках, в телогрейках и осенних пальто,
