Ткачев имел отношение к перевороту. Поскольку МБ располагает информацией о готовящемся мятеже, то некоторые контрмеры, безусловно, были приняты. Думаю, моя акция — в ряду этих мер.
— Логично, — кивнул Савостьянов. — Ты выполнил приказ… Кто и почему тебя арестовал? Милиция? Вряд ли… Какие еще соображения?
— Скорей всего люди генерала Шляпникова, заместителя министра безопасности. Зачем — не знаю.
— Может, Шляпников сам участвует в заговоре?
— Допускаю, — сухо сказал Семенцов. — Он из МВД переведен… А там наш комитет никогда не жаловали.
— Ну, спасибо за откровенность, Семенцов. У кого еще есть вопросы?
— У меня, — сказал Толмачев. — Вас подстраховывали в Поваровке, Семенцов?
— Нет. Я работаю самостоятельно.
— Вы убеждены, что контрмеры ограничатся только устранением генерала Ткачева?
— Спросите об этом у руководства.
Повисло молчание. Потом генерал спросил:
— Что будем делать с этим праведником?
— Предлагаю отпустить, — сказал Толмачев.
— Не всех еще взорвал? — вздохнул Небаба.
— А что! — прищурился Савостьянов. — Это мысль…
Он похлопал Семенцова по плечу.
— Куда отвезти, сынок?
— К любой станции метро.
— Постарайся больше не попадаться. А еще лучше — переходи к нам. Профессионалу могу обещать интересную работу.
— Любезность за любезность… Вполне возможно, вам всем скоро придется трудоустраиваться. Приходите — замолвлю словечко.
Небаба молча нажал звонок. Вскоре те же оперативники, что отбили Семенцова у людей генерала Шляпникова, везли его по предутренней Москве. Светало. Еще в подвале ему завязали глаза. Косынку сдернули лишь на Садовом кольце. Семенцов помассировал веки и спросил:
— Что ж раньше глаза не завязывали?
— Думали, они тебе больше не понадобятся, — откровенно сказал водитель. — На, закури!
— Спасибо. Лучше дай анальгина. Голова разламывается.
Водитель порылся в бардачке, достал фляжку из нержавейки.
— Сойдет вместо анальгина?
Семенцов принюхался к коньяку.
— Сойдет! И сделал несколько мощных глотков.
У станции «Маяковская» его выпустили. До начала работы метро оставалось полчаса. Савостьянов закурил египетскую сигарету, постучал ею по диктофону и сказал Небабе:
— Сделай распечатку, Иван Павлович. Только побыстрее. С утра пойду к начальству.
— Сделаю, Юрий Петрович. Кофейку не желаете?
— Желаю. У тебя в загашнике всегда хороший кофе.
Небаба достал огромный китайский термос, поставил перед гостями чашки. Толмачев выпил кофе с удовольствием. Тяжесть в голове чуть уменьшилась.
— Ну, Иван Павлович, доволен разговором? — спросил Савостьянов, блаженствуя с чашкой.
— Нет, — вздохнул Небаба. — Какая же это беседа… Если мне будет позволено высказать свое мнение, товарищ генерал-майор, я не уловил, какой вообще был смысл спрашивать этого мальчика о его ощущениях и прочих эмоциях? Из эмоций протокола не сошьешь.
— Ах, Иван Павлович, — потянулся генерал. — Консерватор ты, брат! Этот мальчик сказал больше, чем ты смог бы из него вытянуть. Хоть ты и мастер! Подумай: он фактически признал, что МБ проводит в Москве серию терактов. И это запротоколировано! Под такое признание можно много чего подверстать. Мы узнали также, что в МБ неоднозначно воспринимают жесткую линию по отношению к мятежникам.
— И еще мы узнали, — пробормотал Толмачев, — что кто-то надеется под прикрытием подавления мятежа потеснить нас. Недаром же он проговорился… о трудоустройстве! Значит, ветер носит мечты и вожделения.
— Ничего, — похлопал его по руке Савостьянов. — Мечтать не вредно. Их много было на нашем веку, мечтателей-то. И где они все?
На Рождественский бульвар вернулись при полном солнце. Вскоре доставили аккуратную распечатку беседы с Семенцовым. Генерал прочитал ее и сложил в черную папку. Тут раздался телефонный звонок. Савостьянов послушал и закрыл трубку ладонью.
— Быстро на запись!
Толмачев снял отводную трубку, отрегулировал записывающее устройство. Щелкнуло.
— Я тебя слушаю, Лозгачев, — сказал Савостьянов. — Ты почему не спишь? Совещаловку ведешь?
— Уже провел. Уже навешал тем, кто упустил взрывника. Скажи своим головорезам, Юрий Петрович, чтобы вели себя повежливее. Мы же не на фронте, честное слово!
— Присылай своих ребят к нам на стажировку! — хохотнул Савостьянов. — А про какого взрывника речь?
— Да ладно тебе, Юрий Петрович… — с обидой сказал Лозгачев. — По его душу и звоню. Помоги, будь так любезен!
— Ага, «помоги»… А почему я тебе должен помогать? Ты за мной хвосты пускаешь, а я тебе — помогай?
— Ну, когда это было… И то сказать, для порядка хвост пустил.
— Еще скажи: для моей безопасности! Ладно. Зачем тебе нужен взрывник?
— Не мне, Юрий Петрович. Начальству.
— Которому? Шляпникову, что ли?
— Ему.
— В интересное время живем, Лозгачев. Один посылает человека на задание, другой готов ему за это задницу разорвать. Ну и раздрай у вас в конторе, полный раскардаш!
— И неудивительно… Нас же недавно организовали. Есть бардачок, конечно. Но это болезни роста.
— Бывают такие болезни, Лозгачев, которые до старости не проходят, до самого сдоху. Болезнь Дауна, например. Она же олигофрения. А без мозгов нельзя работать.
— Без тебя знаю, не топчись на мозолях, Юрий Петрович… Отдай парня!
— Отдам. В обмен на информацию. Кто его посылал?
— Панков, — вздохнул Лозгачев. — Ты его, наверное, не помнишь. Он в Девятом управлении работал.
— Помню, — сказал Савостьянов. — Худой такой, жуковатый. Значит, переквалифицировался Панков. Сначала обеспечивал безопасность головке государства, а теперь теракты затевает. Откровенно скажу, Лозгачев: переквалификация даром не проходит. Человек в таком случае, знаешь ли…
— Не тяни, Юрий Петрович! Мне в девять на доклад к директору. Хотелось бы до того времени поговорить с пареньком. Шляпников однозначно запретил акцию, а Панков…
— Не думаю, что Панков принимал решение сам.
— Я тебе и так много наговорил, Юрий Петрович.
— Спасибочки. Теперь моя очередь говорить. Вот, говорю: отпустил я парня.
— Ни хрена себе информация! Без ножа режешь, Юрий Петрович!
— Отпустил, — повторил Савостьянов с некоторым злорадством. — А что?.. Парень — просто молодец. Своих не сдал, держался — дай Бог нам всем в его положении. Так что ищи, Лозгачев, коли он тебе нужен. Будь здоров.
Савостьянов бросил трубку и сказал Толмачеву:
