другой я вдруг обрёл спокойствие, так как теперь мне не надо было полагаться в опасном деле на неуверенных в себе людей и отвечать за их жизни.
8 апреля в Чистый Четверг мы с Евгением, как положено в этот день затопили баню, которую только недавно мать поставила на своём участке, попарились и помылись в ней. Настроение было предпохоронное, как будто мы сами себя омывали перед положением во гроб. Ощущение близкой смерти я не чувствовал, но ум отказывался понимать как её можно миновать в нашем случае.
После бани зашли в вагончик к моим охранникам. Они ещё раз попытались отговорить нас от задуманного. Я их спросил:
— Вы чувствуете близость своей смерти?
Они ответили:
— Нет.
Я сказал:
— И я не чувствую. Неожиданной смертью обычно умирают нераскаянные грешники, которым я себя не причисляю. Если мне суждено было бы скоро умереть, то думаю Бог бы не скрыл этого от меня. Однако вы молчите, — в конце добавил я из опасения что в последний момент они могут проболтаться и сорвать операцию.
Охранники пообещали молчать. Неожиданно Евгений их спросил:
— Умеет ли кто из вас подстригать? — и изобразил руками какая ему нужна стрижка, — получалось нечто похожее на стиль главного героя из фильма «Командо», которого играл Арнольд Шварцнеггер.
Меня удивила и в очередной раз озадачила его явно неуместная просьба. Серьёзность момента не соответствовала его чисто ребяческому желанию. Волосы на голове у него и без того были короткие и я отговорил его делать стрижку.
Припомнилось как несколько дней назад я с ним сделал ночную ознакомительную поездку в милицию. Когда мы были уже около РУВД он спросил:
— А что мы будем говорить когда зайдём?
В интонации его чувствовалась неуверенность.
— Говорить буду я, а ты просто смотри по сторонам и знакомься с обстановкой, — ответил я ему.
Дверь в РУВД не смотря на ночное время была не заперта. Мы преспокойно зашли в помещение и я спросил близстоящего за стеклом сержанта:
— Скажите, сегодня Мусикаев работает?
Не повернув ко мне лица, он как будто чего-то испугавшись, сделал шаг назад и скрылся от меня за занавеской. У пульта сидел пожилой майор и разговаривал по телефону. Я громче повторил ему свой вопрос. Он повернул ко мне своё красное недоумённое лицо и, зажав трубку рукой, неправдоподобно подобострастно ответил, что сегодня не его смена. Я развернулся чтобы выйти на улицу и посмотрел на стоящего сзади Евгения. Его лицо было бело от страха, как будто прямо сейчас ему предстояло умереть.
Николай Дубровин
Занимаясь поисками людей для воплощения в жизнь задуманной мною акции, я часто заезжал домой к Николаю Дубровину, жителю села Тубосс. С ним у меня произошли сильные идеологические разногласия по методу ведения войны против жидовской власти, суть которых мне необходимо поведать читателю. Но для начала мне надо рассказать о самом Николае как о человеке.
Когда я уже воцерковлялся, одна из моих работниц мне сообщила, что в селе Тубосс живёт верующий москвич, который хочет продать нам в трактир выращенную на своём огороде капусту. Я дал согласие, он привёз капусту и так мы с ним познакомились. Коля пригласил меня к себе домой и я с удовольствием принял его предложение. Он мне был интересен как человек, а также представлял интерес его опыт переселения из города в сельскую местность, так как и сам был переселенцем.
Село Тубосс находится в труднодоступной местности. Оно расположено на берегу двух озёр, а кругом находятся многочисленные непроходимые болота, соединённые протоками. С внешним миром село соединено одной единственной отсыпанной песком дорогой, которую после сильных дождей или весенней распутицы необходимо восстанавливать, иначе она становится недоступной для легкового автотранспорта.
В дореволюционное время Тубосс был богатым многолюдным селом где кипела жизнь. Его крестьяне разводили скот, сажали хлеб, растили фруктовые сады, занимались рыбной ловлей в прилежащих озёрах. В селе имелась своя маслобойка, мельница, кузница и прочие необходимые для самодостаточной жизни мануфактуры. Не далеко от Тубосса стоял женский монастырь. Когда крестьяне решили построить каменную церковь в селе, специально для этого они сделали кирпичный завод. По окончании строительства церкви завод закрыли за ненадобностью. Они не стали производить кирпич для личных домов и сараев, не стали им мостить центральную улицу села, которая до сих пор в распутицу больше напоминает непроходимое болото. Таким образом крестьяне показали, что их предпочтения лежат в области вечного духа, а не в мещанской устроенности земного бытия. Западному человеку подобное пренебрежение комфортом кажется варварством, но на самом деле это другой, более тонкий и разумный подход к жизни. То что русский природный человек обладал не худшими чем западный обыватель способностями в технических областях, служат доказательством эти самые сельские церкви, — довольно-таки сложные в архитектурном отношении сооружения.
После революции церковь наполовину разрушили. В результате проводимой в стране политики укрупнения колхозов и закрытия неперспективных деревень, Тубосс обезлюдел и превратился в место паломничества рыбаков и охотников.
Колин дом находился в центре села. Жил он в нём всей семьёй: с женой и двумя сыновьями. Старшему Ивану тогда было 15 лет, младшему Петру 12. Была ещё старшая дочь, но она жила в Москве, где училась на художницу.
Николай со своими домочадцами встретил меня очень радушно. Как только я приехал они сразу принялись накрывать стол всем чем были богаты. Пока происходила ознакомительная суета, я рассматривал внутреннее убранство дома и самих хозяев.
Первое что бросалось в газа это их простота в общении. Но удивляли грязь и бардак царившие в доме. Некрашеные полы уже давно не подметались. По углам комнат и коридора валялись всякие инструменты и запчасти от авто и мототехники. На обеденном столе, сколоченном из досок, лежали обрывки старых газет, виднелись разводы от пролитой еды, валялись хлебные крошки. По углам стояли грязные обшарпанные диваны и кровати, не знающие чистого постельного белья. Нечто похожее бывало у меня, когда я только переехал из Москвы в село Коломно. Но я то жил один, — сам себе готовил еду, стирал, ремонтировал технику, следил за скотиной и делал прочие дела по быту, и до уборки в доме у меня часто не доходили руки. И то до такой степени бардака я никогда дело не доводил. А тут жила целая семья, все здоровые, не пьющие и к тому же верующие.
Под стать убранству дома были и сами хозяева. Все они ходили в старой давно не стиранной рабочей одежде. За волосами на голове и бороде Николай совершенно не следил, и они у него торчали во все стороны как у лешего. Зимой Николай иногда по простоте и из чисто спортивного интереса выходил на улицу встречать меня с босыми ногами, а отправляясь в Москву он одевал рваные заштопанные валенки и со стороны могло показаться что перед вами стоит опустившийся бич. Я сам не люблю изысканно модно одеваться, но такое откровенное пренебрежение правилами опрятности в одежде служило соблазном для некоторых знающих его людей. С глазу на глаз они спрашивали меня:
— Сань, чтобы быть православным я тоже должен босой ходить по снегу и одеваться в грязную одежду? — имели в виду они Николая.
Но как собеседники Николай и его жена Евгения оказались очень интересными людьми. Оба они имели высшее образование и в отличии от меня уже давно пришли к вере.
Коля поведал мне свой путь в Православие. Когда Горбачёв начал проводить свою перестройку, то он
