предвещало ничего плохого. Весной 1990 года сбылась моя мечта, — я купил дом в Тверской области Вышневолоцкого района в селе Коломно. Дом стоял прямо на шоссе Москва — Ленинград на 319 километре в 17 километрах от Вышнего Волочка и нуждался в капитальном ремонте. Однако привлекало меня в нём то, что он находился на отшибе и вокруг имелась большая свободная территория, не стеснённая соседскими огородами. К тому же не в моей привычке был долговременный поиск мелких выгод, — раз приехал покупать, — значит покупаю.
До этого заранее уволившись с работы, через неделю я уже переехал жить на новое место, пока без жены и ребёнка по причине отсутствия нужных бытовых удобств.
Сразу же я занялся разведением кроликов, потом кур, потом попробовал третье и четвёртое, и довольно быстро пришло отрезвление. Городской житель, полный сил и радужных надежд на быстрое обогащение от сельского труда, не понимает с какой кучей проблем он столкнётся на практике. И мне поначалу пришлось испытать горькое разочарование, но из деревни я не уехал, а продолжал жить и осваиваться на новом месте, надеясь на свою удачу в будущем.
В это время со мною произошло событие, которое дало резкий толчок постепенному коренному изменению моих взглядов на жизнь.
Начало моего воцерковления
Оставшись одна в московской квартире, жена постепенно отбилась от рук и вскоре, вероятно, решила, что наш брак для неё стал бесперспективен. Она круто повела дело к разводу, особо озаботившись разделом имущества и жилплощади. Пока я находился в деревне к ней в Москву приехали её родители, избили мою мать и перестали пускать её в нашу квартиру, которую когда-то она получила от завода по туберкулёзному заболеванию. Затем они врезали замок в большую комнату, заранее символически отделившись и настроили против нас соседей, чтобы те дали им нужные показания на суде.
Мне необходимо было самому приехать и во всём разобраться.
Как сейчас помню этот день 22 октября 1991 года, который мог стать последним в моей жизни, но стал первым в переосмыслении прошлого.
Приехав под вечер, часов в пять, я открыл входную дверь и вошел в коридор. Сразу бросил взгляд на дверь, ведущую в большую комнату, — моя мать по телефону меня правильно предупредила, — на ней действительно стоял замок. Раздевшись, я открыл её, чтобы увидеть кто находится в комнате. На диване лежал тесть в брюках и майке, рядом с ним спал мой сын. Жены дома не было.
Увидев меня, тесть сразу вскочил, вышел в коридор, тихо вежливо поздоровался, как-то торопливо опустив руки в карманы брюк. Пока я раскладывал привезённые вещи он неотступно ходил за мной, навязываясь на беседу. Находясь на кухне я его спросил, для чего он вставил замок в комнату, если ещё не было суда о разводе и о разделе жилплощади. Ничего внятного он не ответил, но напомнил о 4000 рублях, данных ими в качестве приданного. Я ему сказал, что на эти деньги купил дом в деревне, который также является нашей общей семейной собственностью и по нему суд тоже примет решение. Он промолчал, а потом зло ухмыльнувшись выдавил: «Жить захочешь, — отдашь», — встал и пошёл из кухни. Что-что, а терпеть наглое поведение у себя дома от кого бы то ни было я не смог, и автоматически вскочив, я догнал его в коридоре и не сильно толкнул ладонью в щёку. В то время бить человека по лицу я не мог, — существовал психологический барьер. Тесть противно захрипел, делая вид что ему стало плохо и что он сейчас упадёт. В самом деле, до этого у него случались сердечные приступы, и я не на шутку испугался как бы он не помер от моего толчка, — доказывай потом, что не хотел его смерти. Но тесть поступил хитро, — воспользовавшись моей растерянностью, он как бы невзначай опустил руку в карман, достал оттуда раскладной нож и судорожными движениями рук вытащил лезвие.
Дальше все происходило как во сне. Морально я не был готов, что меня из-за ерундовой ссоры могут захотеть убить. Страх парализовал все мои движения, руки и ноги перестали меня слушаться.
Я стоял спиной к входной двери и как заворожённый смотрел на лезвие ножа, подставляя под удары свои ладони. Не то что боли, даже прикосновений его я не чувствовал, только видел как во все стороны фонтаном брызгает кровь. Всё происходящее как будто было не со мной, я как будто смотрел художественный фильм с сильными переживаниями. С перепугу мелькнула мысль, — упасть на колени и попросить пощады, но взглянув в его лицо с мутным взглядом и выступившей на губах пеной, понял, что он ничего не соображает и заряжен только на убийство. Положение моё мне показалось безвыходным, — я стоял запёртый в угол, бежать мне было некуда и не знал, как долго ещё смогу простоять пока он будет меня дырявить.
Хотя я не мог активно ему противодействовать, но и ему что-то мешало, — руки у него тряслись, движения были судорожными и он никак не мог нанести мне точный удар в туловище мимо ладони.
С трудом тесть перекинул нож из правой руки в левую и стал бить меня с другого бока. Нанеся несколько ударов, он вдруг без всяких видимых причин упал на колени. Я тут же схватил его за шею и швырнул в маленькую комнату, а сам развернулся чтобы открыть входную дверь и бежать на лестничную площадку. На двери у нас было врезано три английских замка и в обычное время я их крутил по полминуты туда сюда прежде чем дверь открывалась. Я протянул руку, но пальцы не двигались из-за перерезанных сухожилий, тогда другой рукой я крутнул первый попавшийся замок и, о чудо, дверь пошла. Спиной я чувствовал дыхание своего тестя, — он уже поднялся и подбегал сзади, чтобы нанести удар в спину. Ему не хватило буквально 10 сантиметров, — босой я выскочил на лестничную площадку и как чумной бежал вниз три или четыре этажа, заливая лестничные ступени кровью, прежде чем сообразил, что он за мной не гонится.
Когда приехала милиция и забрала тестя в отделение, я снова вошёл в квартиру. В это время вернулась жена из аптеки, широко раскрытыми глазами разглядывая лужи крови. Когда она пришла в себя, то взяла тряпочку и стала обтирать мебель от крови, одновременно рассказывая оставшемуся милиционеру какой я плохой и какой хороший у неё папа. Я молча её слушал, продолжая истекать кровью. Тогда милиционер её спросил, есть ли тут бинты, чтобы сделать мне перевязку. Бинтов не нашлось и, порвав наволочку морщась от вида моих ран, он обмотал мою руку.
В машине скорой помощи я начал клевать носом от большой потери крови, но усилием воли вышел из полудрёмного состояния.
Моя левая ладонь превратилась в кровоточащий опухший кусок мяса, на большом пальце правой руки болталась срезанная до кости шкурка мякоти подушечки, небольшой порез на локте и вскользь пропорот правый бок, но внутренние органы задеты не были. Весь же свитер на груди и животе представлял из себя порезанную ветошь, но ни одной царапины на туловище не было. Тесть очень любил затачивать ножи до остроты бритвы, — тёща даже из-за этого с ним ругалась, когда поранивалась от них при работе на кухне.
По приезде в больницу мне сделали рентген, врачи заштопали мои дырки и меня поместили в больничную палату. Было около двенадцати ночи, заморозка стала отходить и раны начали ныть Боль была такой сильной, что я не мог лежать в кровати Тогда я встал и стал ходить по больничному коридору. Нисколько не помог и укол анальгина с димедролом, сделанный мне дежурной медсестрой.
Так ходя и постанывая от боли, я с ужасом вспоминал произошедшие со мной несколько часов назад событие. Я осознавал, что по логике вещей должен был сейчас находиться в подвальном помещении больницы — в мертвецкой, из-за чего внутри у меня возникал неприятно леденящий холодок. Было чувство, что я как будто постоял на краю пропасти и посмотрел в её бездонную ужасающую глубину. Мысль о близкой смерти, которая могла оборвать мою молодую полную сил и планов на будущее жизнь, ужасала меня и толкала на мучительное переосмысление прошлой жизни, поиски того, что я сделал не правильно…
Как только тесть достал нож, я почувствовал присутствие Кого-то третьего, невидимого, который вошёл внутрь нас обоих и не дал развиться конфликту по другому сценарию. Он, этот третий, наказал меня руками тестя, но не позволил ему убить меня, рассчитывая на моё исправление в будущем. Тут я вспомнил о подобных предупреждениях себе в прошлом, нов гораздо более мягкой форме и потому мною проигнорируемых и сочтённых за случайно сложившиеся обстоятельства. Анализируя дальше свои поступки
