При закате XVIII века, омраченного мерзостями французской революции, разлившей свой яд повсюду, — вырисовался прекрасный облик истинного христолюбивого воина. Величайший полководец генералиссимус Суворов и сам был глубоко верующим, и придавал огромное значению религиозному воспитанию войска. 'Молись Богу: от Него победа. Пресвятая Богородице спаси нас. Святителю Отче Николае чудотворце, моли Бога за нас. Без сей молитвы оружия не обнажай, ружья не заряжай, ничего не начинай.' 'Все начинай с благословения Божия и до издыхания будь верен государю и Отечеству.' 'Святой храм — твердыня доблестями неодолимая. Что дерево без корня, то почитания ко власти земной без почитания к власти Божией: воздай честь Небу, потом земле.' 'Дух укрепляй в вере отеческой православной; безверное войско учить, что железо перегорелое точить.' 'Родство и свойство мое с долгом — Бог, государыня, Отечество,' — вот что писал Суворов в своей 'Капральской тетради.'
Девятнадцатое Столетие
Девятнадцатый век принес еще больший надлом исконной русской жизни. Злобно дули западные ветры, стараясь загасить неугасавшие свещи народной веры, народной верности и нанося много скверны. Сначала из легкомысленной и натасканной энциклопедистами Франции проник растлевающий дух сомнений. Затем твердокаменная философия немцев всполошила и довершила вредное дело угашения христианской души. И наряду с этим особыми тропами проникали и разлагали души различные вредно- мистические учения, протестантские секты. Вольтерьянство, франк-масонство, библейские общества, оккультизм, спиритизм, теософия, баптизм, сатанински горделивое и кощунственное толстовство, просто атеизм — все это пышно расцветало в нашей Родине.
Меньше всего поддавались разложению народные толщи, но им, в лучшем случае, не мешали жить 'детской' верой. И народ десятками тысяч шел на поклонение святыням. 13 августа 1861 года в Задонске на торжества прославления мощей святителя Тихона собралось 220 000 богомольцев. До последних годов перед войной древний Киев в дни празднования лаврой престольного праздника Успения чернел от множества тысяч пришедших отовсюду крестьян. Те же картины можно было видеть в Троице-Сергиевой лавре, в Сарове, на Валааме и во многих других обителях.
Но образованные круги и те полупросвещенные слои, которые вплотную примыкали к простому народу, желая быть его руководителями, все более обезверивались и обезбоживались. По преданию, привычке, иногда из приличия — известная часть общества еще по внешности оставалась в Церкви, посещала в большие праздники храмы, говела, даже не ела скоромного на страстной неделе. Но души их были не холодны и не горячи, а едва теплились и чадили. Протестантизм постепенно проник в ум верхних слоев русского общества, и православными они оставались часто более по названию.
Духовенство же исподволь, но неуклонно, под давлением нужды и сознания своей государственной отверженности все более уходило внутрь себя, становилось замкнутым сословием, оторванной от общей государственной жизни кастой, со всеми недостатками последней. Паства все более отходила от столь необходимого общения с пастырями и под конец соприкасалась с духовенством, лишь посещая богослужения и при исполнении ими служебных треб. Дошло до того, что на священника стали смотреть как на чиновника православного ведомства, выполняющего церковную службу, как на какого-то нотариуса, долженствующего свидетельствовать и записывать в церковные книги акты о совершенных таинствах или обрядах.
Глухими оставались эти руководящие круги к религиозным устремлениям, к пророчествам таких исключительных людей, как Хомяков, Тютчев, Гоголь, Достоевский, Константин Леонтьев. Не говорил душе их русский быт, так ярко изображенный Мельнико-вым-Печерским, Лесковым.
Мало кто подобно А. С. Грибоедову мог говорить: 'В русской церкви я в отечестве, в России. Мы русские только в церкви, — а я хочу быть русским.' Подвергался осмеянию за свою религиозность Гоголь, написавший удивительное по силе 'Размышление о Божественной Литургии.'
Ученые интеллигенты, собравшиеся в девятисотых годах в Штутгарте, с негодованием восставали против самой возможности прославления мощей преподобного Серафима в столь 'просвещенный' век *. И им вторили десятки тысяч людей, считающих себя солью земли русской. Особою удалью считалось высмеять, унизить все церковное, часто же и национальное. Злобным шипением откликалась интеллигенция на святую деятельность столь почитавшегося народом о. Иоанна Кронштадтского.
Еще во время Отечественной войны 1812 года, когда Россия избавилась от нашествия двунадесяти языков, живы были заветы Суворова. Чудотворная икона Смоленской Божией Матери сопровождала войска, перед нею молились и Кутузов, и его воины перед Бородинской битвой. Памятником этой войны явился храм Христа Спасителя в Москве; с войной этой тесно связан и Казанский собор в Петрограде. Но уже во время Севастопольской кампании главнокомандующий светлейший князь Меньшиков кощунственно отказался встретить принесенную к вратам города чудотворную икону Касперовской Божией Матери. Он велел передать архиепископу Херсонскому Иннокентию, что тот 'напрасно беспокоит Царицу Небесную — мы и без Нее обойдемся.' Во время русско-японской войны 1904–1905 годов насмехались над молебнами и благословением войск иконами. В последнюю войну даже лица духовного звания, как протопресвитер Шавельский, не пожелали подобающе встретить привезенную 5 октября 1915 года в царскую ставку чудотворную икону Песчанской Божией Матери, заявив, что им 'некогда' устраивать крестные ходы!
С насмешливой улыбкой взирали верхи общества на церковные устремления и молитвенную жажду обоих последних наших государей. В царской же семье, невидимыми духовными узами связанной с подлинным народом, жили еще, хотя временами и придавливаемые чуждыми, вросшимися в русскую жизнь влияниями, заветы Святой Руси.
Глубоко православным был убитый масонами император Павел I, память коего, как и царя Иоанна Грозного, доселе чтится народом, прибегающим к их молитвенному заступничеству в случаях страданий от вопиющих неправд. Император Павел Петрович (1796–1801 г.г.) отечески заботился о духовенстве, высказывая желание 'чтобы более священство имело образ и состояние, важности сана своего соответственное'; им улучшено было положение белого духовенства. В его царствование причислен был к лику святых преподобный Феодосии Тотемский (+1568 г., 28 января (10 февраля). В 1800 г. по его повелению был восстановлен Спасо-Каменный монастырь, основанный в 1242 г. чудесно спасшимся от бури кн. Глебом Васильевичем Белозерским. Император Александр I (1801–1825 г.г.), долго ходивший по опасным путям, испробовавший яды — масонские и сектанские — нашел, наконец, в истинной свя-тоотеческой вере успокоение своей, подавленной событием 11 марта 1801 г. душе. И, по родному поверию, жизнь свою он закончил таинственно, покаянно под именем прославленного старца Феодора Кузьмина, умершего в 1874 году и похороненного в Томском Богородице-Алексеевском женском монастыре. В царствование Александра I прославлены были в 1804 году мощи святителя Иннокентия Иркутского.
Об этом несколько лет тому назад рассказывал в Берлине глава ордена софианцев протоиерей С. Булгаков в своем публичном докладе о мощах.
Духом русской, проникнутой церковностью старины веет от следующего письма государыни императрицы Марии Федоровны к сыну ее великому князю Константину Павловичу, которому она в течении 19 лет отказывала в согласии на развод с его супругой великой княгиней Анной Феодоровной: 'При самом начале приведу Вам на память пагубные последствия для общественных нравов, также огорчительный для всей нации опасный соблазн, произойти от этого долженствующий; ибо по разрушении брака Вашего последний крестьянин отдаленнейшей губернии, не слыша больше имени великой княгини, при церковных молитвах возглашаемым, известится о разводе Вашем, с почтением к таинству брака и к самой вере поколеблется… Он предположит, что вера для императорской фамилии менее священна, нежели для него, а такового довольно, чтобы отщепить сердце и умы подданных от государя и всего царского Дома. Сколь ужасно вымолвить, что соблазн сей производится от императорского брата, обязанного быть для подданных образцом добродетели. Поверьте мне, любезный Константин Павлович, единою прелестью несменяющейся добродетели можем мы внушить народам сие о нашем превосходстве уверение, которое обще с чувством благоговейного почитания утверждает спокойствие империи. При малейшем же хотя в одной черте сей добродетели нарушении общее мнение ниспровергается, почтение к государю и его роду погибает.'
Горячо верующим христианином был император-рыцарь — Николай I. В молитве пламенной
