– Сядет, говоришь?! – взвилась Наталья. – А ты что будешь делать? Летать? Так не нужны вы тут, соколы советские! Да и в Союзе тоже!…Мне скоро тридцать, и что я видела? Два аборта и полный крах семейной жизни, поскольку завтра отсюда попрут, а там, в Союзе, у меня, кроме парализованной матери, ничего! И тебя там никто не ждет! Отправят в Тмутаракань, и буду я тихо стареть в общежитии коридорного типа!
– А этот твой, конечно, обеспечит тебе райскую жизнь…
– Он, в отличие от тебя, не рассуждает о химерах типа 'честь', 'небо', 'родина'. Уже 'Волгу' купил, на трехкомнатный кооператив заработал…
– Непосильным трудом! Не надорвался – государственное имущество 'налево' сбывать?
– Это и называется сегодня 'зарабатывать'! Время другое, Максим! Такие, как ты, в нем не выживают, и я не хочу с тобой идти на дно!
– Погоди, Наташа! Ну, не все же измеряется машинами и квартирами…Должно же быть в жизни что-то более важное.
– Что, например?
– Любовь… Я тебе никогда не изменял, Наташ! – Глухов смутился от своего неловкого признания. – Я так видел свою жизнь: я летаю, исполняю воинский долг, а на земле меня ждет любимая женщина. Что тут плохого?! Да и ты совсем недавно так считала… и аборты – это же было твое решение!
Наталья искренне расхохоталась.
– Знаешь что, муженек ты мой бывший? Любовь – это химера, может быть, самая дурацкая из всех! И знаешь, когда эта дурь у нас, у баб, окончательно проходит? Когда после нескольких лет брака ложишься в постель со своим суженым и с ужасом понимаешь: сейчас он начнет тебя лапать своими шершавыми ладонями, исцарапает шею вечерней щетиной, а потом взгромоздится на тебя и начнет исполнять супружеский долг, мыча от удовольствия! А тебя при этом тошнит – от запаха и мычания, от ненависти и безысходности, от мысли о предстоящей ночи и его непременном храпе, от необходимости мыться с ним в одной ванне, садиться на один унитаз!!
Глухов ошарашенно смотрел на жену, все глубже вжимая голову в плечи от каждого слова. Ему представлялось, что она приподнялась над столом и теперь со всего маху бьет его по голове молотком, от чего он с каждым ударом уменьшается в росте, превращаясь в карлика, а голова наполняется нестерпимым болезненным звоном.
– Я с ума сходила от рубашек твоих засаленных! От бушлата твоего, который керосином пропитался насквозь. Сколько раз говорила, не носи его домой! Оставляй где-нибудь! А ты – блажь, мол! Терпи! Сапоги твои вонючие! Долбаный походный чемодан! И просила же, сто раз просила, купи другой одеколон! Ну не могу я этот запах терпеть! А тебе плевать! Плевать!! Ты же родине служишь! А я должна со всей этой гадостью жить! А почему должна, скажи?!
– А от каптерщика твоего по-другому пахнет? – выдавил он.
– Да нет, почти так же! – спокойно ответила жена. – Но вот парфюм у него качественный, французский! И рубашки сам в прачечную носит. И вообще, я с ним хоть понимаю, за что мучаюсь! Считай, что на жизнь себе зарабатываю! И не стесняюсь этого, понял?
– Я вот что понял, – Глухов тяжело взглянул на жену. – Ну, разлюбила! Бывает! Сказала бы раньше. Чего ж ты страдала-то? Терпела зачем?!
Наталья хотела что-то ответить, но Глухов не дал.
– А знаешь, когда у мужика, как ты говоришь, дурь слетает?! Когда до него, кретина, дойдет – плевать бабе на его профессию и на его дело! С высокого бугра плевать! Вот что невыносимо! Я помню, майора получил, бежал домой стремглав, думал, вместе порадуемся! Щас! Ты в спортзале была, а потом истерику устроила. Мол, в гарнизоне невозможно правильно организовать твое питание, и поэтому твоя задница не умещается в ранее приобретенные вещи! И вообще, я сгубил твою молодость, предназначенную для чего-то очень важного и высокого.
– Да, для высокого! – зло выкрикнула бывшая.
– Ага! Для жулика твоего… предназначенную! Ты что думаешь, он тебе на всю жизнь наворовал? Хрена! Столько даже он не сможет стырить! Скоро все кончится, а его посадят лет примерно на десять!
– А ты… ты… просто завидуешь!
– Чему? И будущее твое такое. Пока 'сороковник' не стукнет, будешь прыгать от одного мужика к другому. И нигде надолго не засидишься, так как никого, кроме самой себя, не любишь! А не дай бог, родишь от кого, совсем труба! И сама – не человек, и ребенка изувечишь. Он же, бедный, всю жизнь будет выслушивать, какая сволочь та особь мужского пола, которая в данную минуту находится рядом с тобой. И какой он сам, ребенок твой, придурок, не достойный мизинца собственной мамочки!
Наталья резко поднялась и пошла к выходу.
– Иди, иди! – крикнул ей в спину Глухов. – Мразь!…
После развода Глухов изменился. Он как-то постарел, стал недоверчивым и злым. Несколько сослуживцев потеряли погоны после его рапортов, в которых он сообщал об их неблаговидных делах. Мордастый подполковник, сожитель Натальи, действительно вскоре сел. Глухов принял в этом самое активное участие, самолично раскопав соответствующие финансовые документы.
Неуживчивость Глухова вскоре стала притчей во языцех. Его переводили из части в часть и давно прогнали бы из армии, но он был отменным служакой и поводов не давал. К концу 90-го он перессорился уже практически со всем командным составом своей части, и его от греха направили в Тарту, на должность замначштаба 326-ой Тернопольской дивизии тяжелых стратегических бомбардировщиков. Командовал ей генерал-майор Джохар Дудаев.
Несмотря на разницу в возрасте, командир и молодой офицер, прибывший на новое место службы с дурной репутацией, неожиданно сдружились. Дудаев выделял Глухова за безупречное отношение к службе и ценил как настоящего аса. Они много времени проводили вместе, в неформальной обстановке: Генерал не пил и страстно любил бильярд, за которым они часами непримиримо сражались.
К тому времени Дудаев уже вошел в руководство Объединенного конгресса чеченского народа, а в мае 1991 года, всего через пять месяцев после их знакомства, скоропалительно уволился с военной службы и уехал на родину, где, по сути дела, возглавил движение чеченских сепаратистов.
Вскоре Глухова неожиданно вызвали в Москву, где с ним встретился вице-премьер. Уперев в Глухова тусклые глаза, похожие на два несвежих желудя, он сразу перешел к делу:
– У нас к вам, Максим Федорович, деликатное поручение. Дело в том, что ваш командир, Джохар Мавлюдович Дудаев, выполняет важную задачу, поставленную перед ним руководством новой России. Он должен опрокинуть коммунистический режим в Чечено-Ингушетии. А это не Тамбов и не Рязань! Там, чуть что, за кинжалы хватаются! И не только за кинжалы! Люди вооружаются, причем и те, что за старый режим, и сторонники Джохара.
Глухов не понимал, куда клонит собеседник. А тот продолжал:
– Борис Никанорович Ельцин предложил регионам брать столько свободы, сколько они могут проглотить. У Дудаева хороший аппетит! – вице-премьер улыбнулся. – Генерал у нас сторонник ленинского принципа о праве наций на самоопределение, вплоть до полного отделения! Правда, – он доверительно понизил голос, – этот принцип – бред собачий!
Вице-премьер демонстративно покрутил пальцем у виска.
– Зачем создавать в стране систему сродни гранате, которую вы зажали между коленок, а страховое кольцо выдернули и выкинули? И вот сидите, ноги напрягаете, чтобы, не дай Бог, коленки не разошлись! А ведь разойдутся, батенька! Рано или поздно непременно разойдутся! И что тогда? Скажу вам по секрету, тогда – п…ц! Одними оторванными яйцами дело не обойдется! Заодно с ними отлетит и голова!
– Прошу извинить, товарищ министр, но я…
– Товарищ вице-премьер! – поправил тот. – Помочь надо командиру вашему! – Он наклонился к Глухову. – Люди нужны толковые, специалисты в военном деле. Он вас сам назвал… Короче, оформляйте командировку. Поедете официально, от министерства обороны, формально – вывоз оружия обеспечивать. Только оно пойдет не нам! Пусть Джохар своих людей вооружает. А ваша задача ему помочь. Выгнать из Верховного совета республики комуняк и сформировать силы народной самообороны – местную армию, короче.
– А ваши слова, насчет гранаты? Получается, мы как раз ее себе между коленок и засунем!
