Советов, но, возможно, печатал (дело в том, что Мутон имеет большую типографию и ему принадлежит издательство, которому вообще лишь лет десять), но если это так, то почему он печатал Пастернака? С другой же стороны это ерунда, потому что мне рассказывал один чех, автор книги о проникновении большевиков в международную ассоциацию юристов, что он был удивлен, как Мутон немедленно согласился издать эту саму книгу, как только он ему ее предложил. Тут что-то неладно. Кажется, я писал Вам что при первых слухах о том, что Мутон печатает Пастернака, я запросил его, верно ли это. Он не ответил на это (хотя он очень аккуратен в ответах) и не ответил также, когда я еще 2 раза повторил этот вопрос».
Растерянность, высказанная дальше в этом письме, характерна: «Кроме того, говорят, что американцы также имеют какое-то отношение ко всему этому. При чем Michigan University Press – окончательно неизвестно». Именно из Америки было трудно разобраться в действиях американцев за океаном. А вот в Париже каждый неместный активист был виден как на ладони. Вот почему недоумение Лунца естественно, а недоумение Жаклин отдает фальшью.
История с выходом романа в Мичигане вкратце такова: в самом начале 1957 года Мичиган оказался первым местом, куда поступила фотокопия пастернаковского текста. К этому времени рукопись не была переведена даже на итальянский и Пастернак только начал слать в Милан вынужденные телеграммы с ложными требованиями вернуть работу. А еще в ноябре 1956 года (см. главу вторую) рукопись могла быть переснята в аэропорту.
Как сообщила нам нынешний куратор гуманитарных коллекций Мичиганского университета Кэтрин Бим (частное письмо автору, 24 октября 2007), 22 февраля 1959 года в газете «The Detroit News» было опубликовано интервью с руководителем издательства Мичиганского университета Фрэдом Виком, озаглавленное «Издательство Мичиганского университета первым выпустит „Доктора Живаго“ по-русски». Здесь, несомненно со слов самого Вика, и было упомянуто о двухлетней истории подготовки издания и о том, что Фрэд Вик отказался раскрыть каналы доставки ему фотокопии.
Если Вик ничего не путал, то ЦРУ, получив копию романа, на всякий случай передало ее на хранение в Мичиганский университет как в дружественное издательство – в ожидании дальнейшего развития событий. Текст, как мы знаем, пролежал без движения целый год – до весны 1958-го, когда, в изменившихся политических обстоятельствах, был забран у Фрэда Вика и передан Феликсу Морроу, а тот отвез его набирать к Раузену. С этого места мы историю уже знаем, но документы Мичиганского архива позволяют кое-какие детали уточнить. В частности, обнаруживается, что Вик начал выяснять возможности издания еще в июле 58-го, то есть до выхода книги в «Мутоне» и, значит, Феликс Морроу предложил эту затею Вику не после появления тиража в Голландии, а до этого – вероятно, в то пору, когда ему никак не приходило разрешение из Лэнгли.
Таким образом, идея выпуска русского текста в Мичигане была третьим сценарием ЦРУ – на случай двойного срыва в Европе.
Чтобы поставить точку в судьбе Феликса Морроу, процитируем последнее из известных нам его писем, в котором он, обращаясь 4 ноября 1986 года уже к вдове Карла Проффера Эллендее, обнаруживал свою полную запутанность в истории, где он некогда был полноценным участником:
«...нынче я припоминаю кое-что, о чем никогда не рассказывал Карлу. Его озадачивало, что тип шрифта, использованный для книги, которую я изготовил для ЦРУ (Морроу имеет в виду то, что сделал не он, а „Мутон“. –
Тут у Морроу, как мы теперь знаем, не ошибка памяти, а полное незнание закулисной истории. Мичиганские книги действительно набраны у Раузена, а мутоновские прошли через ЦОПЭ, минуя Морроу.
В конце 1958 года Фельтринелли засобирался в Америку. Как пишет его сын Карло, «начиная с 1945 года из-за своего партбилета» он
«больше не мог показываться в США. И даже как „бывший коммунист“ не должен был иметь на это права. Однако теперь Вашингтону хватило трех недель, чтобы дать добро: вероятно, сказался „эффект Пастернака“. Действительно, издатель просил дать ему возможность лично разобраться в Соединенных Штатах в ряде вопросов, связанных с правами своего самого значительного автора».
За четыре месяца Фельтринелли побывал в Мексике и на Кубе. Проехал на автомобиле половину Соединенных Штатов, встречался с журналистами и издателями, но для нашей темы важно, что он решил с издательством Мичиганского университета проблему русского издания «Живаго», поделив книжные рынки: американцам доставались американские покупатели, читающие по-русски, а также канадцы и все жители Западного полушария, Филиппин и Японии, Фельтринелли – читатели в Европе, на Ближнем Востоке и все, не охваченные американцами. Мичиган печатал книгу по верстке Феликса Морроу, Фельтринелли – по своей, таким образом, текст получался несколько отличным, но все равно оба восходили к «мальтийскому».
За соглашение с Мичиганом Фельтринелли получил десять тысяч долларов отступных, и на всех книгах при этом должен был стоять его копирайт 1957 года. Даже на Мичиганском русском 58-го, как потом будет стоять и на собственном фельтринеллиевском 59-го. Так что мутоновский тираж так и остался самим Фельтринелли неучтенным, нежелательным для упоминания.
Остается прибавить, что отношения Мичигана с Фельтринелли складывались болезненно. Как рассказала Кэтрин Бим в своем докладе «Издание
Падение спроса на роман в начале 60-х привело к затовариванию отпечатанными книгами на мичиганском складе, так что готовившиеся исправления, над которыми трудилась в Париже Жаклин де Пруайяр, пролежали еще семь лет.
А пока что стояла осень 58-го, и томившийся без достоверных сведений Пастернак мог только предполагать, на кого падет выбор стокгольмских академиков.
19 октября «Новое русское слово» под заголовком «Нобелевская премия по литературе, говорят, будет присуждена Пастернаку» писало на первой странице:
«Стокгольм, 18 окт. – Упорно говорят, что роман Бориса Пастернака „Доктор Живаго“ будет увенчан Нобелевской премией по литературе.
Роман этот, пользующийся сейчас исключительным успехом в Западной Европе и Америке, был советским правительством осужден не только за антимарксистское содержание, но и «как произведение, лишенное каких бы то ни было литературных достоинств».
18 членов Шведской Академии Литературы должны до четверга сделать свой выбор и о нем объявить.
В этом году Нобелевская премия по литературе выразится в сумме 41. 420 американских долларов. Из хорошо осведомленных источников сообщают, что многие члены жюри – возможно даже, что большинство их – высказываются за присуждение премии Борису Пастернаку».
Выход «Доктора Живаго» на основных европейских языках сопровождался, между тем, огромным успехом. Роман обсуждался в газетах и журналах, европейские читатели завалили Пастернака письмами, он старался поначалу отвечать на каждое. Доходили корреспонденции и от некоторых эмигрантов, с которыми Борис Леонидович был знаком по молодости, – от Бориса Зайцева, от Федора Степуна. Переписка с Фельтринелли шла (пока не появился немец Шеве) через работавшего в Москве корреспондента «Unita» Джузеппе Гарритано. Еще весной 1958 года Пастернак отправил с его женой Миреллой в Европу письма и новые стихи, но Мирелла умудрилась не передавать их по назначению в течение полугода. Было ли это ее личным разгильдяйством или здесь правильнее усматривать чью-то коварную игру, сказать трудно.
