Был, кажется, поклонник Канта он,Но этот раз забыл его ученье,Что «Ding an sich»[25], лишь только воплощен,Лишается свободного хотенья;Я ж скоро был к той вере приведен,Что наша воля плод предназначенья,Зане я тщетно, сколько ни потел,Хотел хотеть иное, чем хотел.
27
В грамматике, на место скучных правил,Мне виделся все тот же милый лик;Без счету мне нули наставник ставил, —Их получать я, наконец, привык,Прилежностью себя я не прославилИ лишь поздней добился и постиг,В чем состоят спряжения красоты.О классицизм, даешься не легко ты!
28
Все ж из меня не вышел реалист —Да извинит мне Стасюлевич это!Недаром свой мне посвящала свистУж не одна реальная газета.Я ж незлобив: пусть виноградный листПрикроет им небрежность туалетаИ пусть Зевес, чья сила велика,Их русского сподобит языка!
29
Да, классик я — но до известной меры:Я б не хотел, чтоб почерком пераПрисуждены все были землемеры,Механики, купцы, кондуктораВиргилия долбить или Гомера;Избави бог! Не та теперь пора;Для разных нужд и выгод матерьяльныхЖелаю нам поболе школ реальных.
30
Но я скажу: не паровозов дымИ не реторты движут просвещенье —Свою к нему способность изощримЛишь строгой мы гимнастикой мышленья,И мне сдается: прав мой омоним,Что классицизму дал он предпочтенье,Которого так прочно тяжкий плугВзрывает новь под семена наук.
31
Все дело в мере. Впрочем, от предметаОтвлекся я — вернусь к нему опять:Те колебанья в линиях портретаПотребностью мне стало изучать.Ребячество, конечно, было это,Но всякий вечер я, ложася спать,Все думал: как по минованье ночиМой встретят взор изменчивые очи?
32
Меня влекла их странная краса,Как путника студеный ключ в пустыне.Вставал я в семь, а ровно в два часа,Отдав сполна дань скуке и латыне,Благословлял усердно небеса.Обедали в то время в половинеЧетвертого. В час этот, в январе,Уж сумерки бывают на дворе.
33
И всякий день, собрав мои тетради,Умывши руки, пыль с воротничкаСмахнув платком, вихры свои пригладя
