От нашего общего друга я слышал, что они нашли тебя у душа голого и порезали… Жутко.
— Это не отразилось на моей работе, — пробормотал Джонс, не глядя человеку в глаза. — Не помню, чтобы я когда-нибудь использовал эту штуку, кроме как для того, чтобы мочиться… Так что теперь я писаю, как женщина-Рожденная.
— Значит, это совсем тебя не беспокоит? Не беспокоит, что Майда подбивает своих подонков на акции вроде этой?
Они были обозлены. Джонс мог это понять. Если и было что-нибудь, что заставляло его чувствовать родство с Рожденными, так это гнев. И в то же время груз их негодования… их отвращения… их открытой и яростной ненависти… был тяжкой ношей. Они причинили ему боль. Он никогда не причинял Рожденному преднамеренного вреда. Заменить Выращенными половину работников было инициативой Завода (большее число замещенных стало бы нарушением трудового законодательства, хотя консервативный кандидат на пост премьер-министра боролся за то, чтобы компаниям не приходилось гарантировать хоть какое-то количество не-клонов, — свободу предпринимательства нельзя попирать, вещал он). Так почему бы забастовщикам не убить президента Завода? Почему бы им не вздернуть его вместе со свитой в тени Бака? Неужели они не понимали, что хотя Джонс и занимал место какого-то работяги, чьей семье теперь приходилось голодать, он был такой же жертвой, как и они?
Этот человек работал на его врагов. Конечно, он и сам недавно на них работал. И все же, мог ли он доверять этому человеку как своему сообщнику? Нет. Но он мог иметь дело с людьми, которым не доверял. Он и к Мудрингу не стал бы поворачиваться спиной, но ему нужно было как-то зарабатывать на пропитание. Пять сотен мьюнитов. До побега с Завода он не заработал и монеты, а после — не заработал и монеты законным путем.
Он мог уехать. Туда, где тепло. Свести свою татуировку. Может, даже восстановить свой бесполезный признак «мужественности».
Парр продолжил:
— И третий стимул. Ты вовсе не глуп, поэтому я признаюсь. Люди, которые меня наняли… Ты тоже на них работал. Если ты откажешься — что ж… Как я и говорил, они с радостью наложат на тебя руки после того, что ты сделал с теми людьми.
Медленно и неторопливо Джонс поднял глаза, уставившись на собеседника из-под выступающих надбровных дуг. Он улыбнулся. И эта улыбка была оскалом.
— Пока все шло хорошо, Нэвин. Не порть нашу беседу лишними стимулами. Я помогу тебе убить этого человека.
— Прости. — Снова улыбка. — Просто они хотят, чтобы это произошло как можно скорее, а я не хочу начинать поиски партнера с нуля.
— Так зачем тебе нужен партнер?
— Сейчас расскажу…
2: Потерянные души
Со своего насеста на вершине Бака Джонс наблюдал за тем, как на Панктаун опускается ночь. Снегопад прекратился, только отдельные хлопья изредка пролетали мимо. Город за Заводом сиял цветными огнями, да и сам Завод мигал то с одной, то с другой стороны. Правда, в этом мигании не было никакой праздности. Изредка яркой фиолетовой вспышкой озарялся прозрачный купол секции доставки — значит, еще одна партия продукции телепортировалась в другую точку Оазиса, а может, и на другую планету. Возможно, этой бригаде предстояло вкалывать на руднике одного из астероидов. Или сооружать орбитальную космическую станцию. Или строить новую колонию, новый Панктаун, на одном из только что открытых, еще не изнасилованных миров.
Он наблюдал за тем, как из погрузочных доков выкатывается грузовик с кузовом, закрытым брезентом, и направляется к восточным воротам. Он напоминал одну из тех военных машин, в которых транспортируют пехоту. Это была доставка более локального характера. Джонс вообразил себе содержимое грузовика: произведенные товары, сидящие по обе стороны и глядящие друг на друга пустыми взглядами. Еще не татуированные, не поименованные Выращенные. Возможно, компания, которой они предназначались, не практиковала использование татуировок и декоративных имен — издевательских имен, по мнению Джонса, — для идентификации работников-клонов. Джонсу было любопытно, что творилось в их головах во время поездки. И творилось ли хоть что-нибудь? Они еще не были запрограммированы в соответствии со своим родом занятий. Когда-то его работа заключалась в том, чтобы выпекать таких вот големов, и, в отличие от них, он родился уже готовым к выполнению своих обязанностей. Они же были невинны в своей безмозглости, и безмозглость была их преимуществом, думал Джонс, наблюдая за тем, как грузовик растворяется в ночи. Он и сам все еще был дитя, но его невинность была загублена: месяцы, прошедшие со времени побега, вместили в себя компактную жизнь. Может, в первые дни после рождения ему действительно жилось лучше? Еще до того, как он познал недовольство… До того, как познал гнев… Обретенная гордость мешала ему признаться самому себе, что временами он чувствовал себя мальчиком, желавшим снова стать деревянной марионеткой.
Он прислушался к тому, как Бак булькает своими амниотическими растворами, вообразил себе картину множества безмозглых зародышей, спящих без всяких снов в башне-утробе, ставшей и его убежищем. Да, близилось Рождество. Джонс подумал о происхождении этого праздника, о непорочном зачатии женщины-Рожденной по имени Мария, и на лице его проступила злая ухмылка.
Он поднял запястье и смотрел на него до тех пор, пока на нем не материализовались, подобно еще одной тату, светящиеся цифры. Пора идти — он терпеть не мог опаздывать.
Чтобы Парр не догадался, насколько близко Джонс живет к Заводу, он сказал Нэвину, чтобы тот подобрал его у площади Пьютер. Чтобы туда добраться, Джонсу надо было пересечь эстакаду на Обсидиан- стрит. Это был слегка выгнутый мост, спроектированный рамонами и построенный из невероятно крепкого рамонского дерева, когда-то выкрашенного в глянцево-черный цвет. Сейчас лак был весь в пятнах и потрескался, покрылся пылью и граффити. Разнообразные средства передвижения проносились в обоих направлениях, заполняя крытый мост ревущим шумом. Пешеходная дорожка была отделена от движения хрупким ограждением, отсутствующие секции которого были заплатаны проволочной решеткой. В полостях деревянного скелета моста гнездились бездомные. Большинство обитало в искусно возведенных паразитных структурах, сооруженных из картона, досок, листов металла, пластика или керамики. Пешеходная дорожка оказалась зажата между ограждением с одной стороны и этим крошечным городком — с другой. Некоторые из его обитателей продавали прохожим кофе или газеты, а некоторые заманивали их за свои мятые пластиковые занавески или отсыревшие картонные ширмы, чтобы предложить наркотики или секс.
Джонс знал одно из этих скрывающихся в тени существ — при его приближении оно выглянуло из своего убежища, словно ждало его. Его маленький домик был одним из самых искусных. На редкий случай массового выселения он придал своему жилищу подобие части конструкции моста, соорудив его из дерева и выкрасив в глянцево-черный цвет. У этой лачуги даже были фальшивые окна, в действительности являвшиеся пыльными зеркалами. Подойдя ближе, Джонс увидел в них многократное отражение собственного мрачного лица и черной лыжной шапочки, скрывающей татуировку.
Крошечная фигурка двигала своими паукообразными конечностями словно в замедленной съемке, но голова ее беспрерывно дергалась и периодически моталась из стороны в сторону с такой дикой скоростью, что черты лица расплывались. Когда движение приостанавливалось, становилось ясно, что они представляют собой маленькие черные дырочки в огромной безволосой голове (в два раза крупнее головы Джонса), почти идеально круглой и имевшей текстуру пемзы. Никто, кроме Джонса, не знал, что это был не обычный мутант, а Выращенный, которого забраковали на Заводе. Живое недоразумение, каким-то образом избежавшее сожжения и нашедшее свою свободу. Кто бы мог подумать, что они были клонами одного и того же Рожденного? Однажды дефективный остановил Джонса и завязал с ним беседу. Джонса выдали его безволосые брови. Теперь, выходя на улицу без темных очков, он натягивал свою шапочку до самых
