Боков не подобрал ничего. Он ушел, и класс проводил его молчанием.
Вечером Боков догнал меня на улице.
— Юрий Васильевич, — сказал он, заглядывая мне в лицо, — это не я. Честное слово, не я!
— Почему же ты ушел из класса и ничего не объяснил ребятам?
— Все из-за краски... Я только подавал банку с краской. На меня случайно капнуло, а писал не я. Я рядом стоял.
— Кто писал?
— Мой знакомый. Он из другой школы. Я с ним почти не дружу... Я рассказал ему, а он говорит: «Давай напишем!» А я согласился... Но я только краску подавал... и еще размешивал... Извините, Юрий Васильевич. Больше не буду. Я ведь честно признался... Хотите, я вам его адрес скажу? Красная улица, дом девять, квартира...
— Не нужно квартиры, — перебил я. — Думаю, Боков, тебе лучше уйти из нашей школы. Самому.
— Я же честно признался... — растерянно повторил Боков.
На другой день мать Бокова принесла заявление о переводе сына в другую школу. Она даже не пыталась увидеться со мной и прошла прямо к директору. Директор не возражал.
За лето надпись на скале выгорела, поблекла, и осенние дожди стерли ее окончательно.
Володя давно уже совсем здоров. Но они с Аней по-прежнему сидят на разных партах.
