показались ей знакомыми, отбивают бластерные выстрелы и расшвыривают прохожих.
Получив срикошетивший от светового меча бластерный заряд упал мужчина, которому толпа помешала вовремя убежать.
Никто не может безопасно использовать световой меч посреди толпы. А они были подростками, всего лишь падаванами, испуганными, паникующими и сражающимися за свои жизни. Пылающие, гудящие клинки задевали случайных прохожих, прижатых чересчур близко. Отлетела еще одна порция выстрелов. Она присела. Упал кто–то еще. Она не видела кто. Гражданский? Солдат?
Это был хаос. Она должна бежать. Она должна уйти, перебраться через барьер, и бежать сейчас же.
Этейн — джедаи не чувствовали ее, а может быть, в толпе позади, были другие джедаи; на фоне криков она слышала грохот сапог подбегающих солдат, она подняла взгляд, увидела Дармана по ту сторону барьера — так близко, очень близко к тому, чтобы обрести вместе с ним свободу — и на мгновение, ведомая инстинктом сделать что–то, кроме спасения своей шкуры, она обернулась.
Застывшее мгновение: клон–солдат, человек похожий на Дармана, казался замершим в момент броска; именно так искажалось время в решающий момент.
Они впервые брали в руки оружие в четыре года. Как я. Как Дар.
Юноша–джедай развернулся и замахнулся на клона световым мечом, полный решимости пройти через него — и сквозь него. Этейн вскрикнула. Чистый животный и мгновенный рефлекс: она попыталась остановить джедая, она была точно также быстра, и владела Силой, как он. Ее рука самопроизвольно метнулась к оружию.
Ее тело взяло верх над разумом. Не трогай его! Она почувствовала, как время снова начинает лететь вперед. Нет!
Потому что она знала, что может сделать световой меч, потому что она убивала им, потому что солдат был человеком, живым, дышащим человеком, она шагнула наперерез клону — под опускающуюся дугу светового меча.
Удар мог быть предназначен ей.
Удар мог быть предназначен ему.
Крики внезапно стали очень далеки. Мозгу понадобилось несколько мгновений, чтобы почувствовать боль, и сейчас она смотрела в туманное от дыма небо и каждая клетка в ее теле была охвачена огнем. Она видела беспорядочные вспышки над собой, белый шлем, Т–образный визор, такой знакомый и родной, и на секунду… на секунду ей показалось, что всё будет хорошо.
— Кэд! Дар! — Но это не был Дар, и клон не мог спасти ее, и она не могла дотянуться до Кэда. Она не слышала своего крика, но знала, что ее губы еще двигаются. Боль… она не могла дышать. — Дар!
А потом боль ушла. Навсегда.
Глава 22
«Ладно. Приступим.»
Скирата сорвался.
Крик Дармана заполнил его шлем; а может быть, это был его собственный голос.
— Этейн! Нет, нет, нет, нет, нет! Не ее! Только не ее!
Он заметил еще одну драку, закипевшую слева, но он уже выбрал цель, и он бежал, и теперь он должен был убивать, или быть убитым, не больше и не меньше.
Он ворвался в схватку, оттолкнув солдат в стороны и взмахнул левым кулаком с вибролезвием. Он знал, что зацепил джедая. Парень качнулся, обернулся и полоснул его световым мечом, но тот скользнул по воротной пластине. Джедай замешкался — такого не должно было быть.
Трехгранный нож Скираты уже был в его руке. Он вогнал его в грудь джедая, под ребра, воспользовавшись той долей секунды, которую дало это замешательство. Это была ненависть; это было взрывом из горя и злости. Он хотел уничтожить весь мир и всех живых в нем, кроме тех, кто был из его стаи.
Крики и вопли звучали и снаружи его шлема и внутри. Армейский капитан оттолкнул его в сторону, и упал на колени рядом с Этейн, уперся ей в грудь сложенными руками, пытаясь сделать закрытый массаж сердца. Это был Ордо. Он попытался, он действительно пытался, но ее глаза застыли неподвижно, она была мертва, рассеченная от плеча до позвоночника, мертва, мертва, мертва.
Рассудок Скираты отключился. Что–то иное взяло над ним власть. Он выхватил меч Джусика и включил его, вломившись в толпу, преследуя еще одного джедая. Казалось, они были повсюду. Он заметил шесть или семь шабловых клинков, этих грязных, бесчувственных тварей, и он не видел больше ничего. Джедаи все еще были пойманы в ловушку из спрессованных тел. Людей топтали. Это было поле боя; он видел только то, что надо было убить. И джедаям надо было умереть. Он ударил одного прямо в спину, на уровне почек; эти горящие лезвия работали по джедаям не хуже, чем по чакаарам вроде него. Одним меньше. Скирата развернулся, выбирая цель.
Дарман все еще выкрикивал имя, но теперь это было «Найнер» — «Найнер, Найнер, где ты, Найнер?» — и тогда Скирата увидел, что Дарман яростно пробивается обратно, и заглядывает через край моста.
Дарман слишком поздно увидел джедая, а Найнер даже не попытался остановить убегающего юнца. Джедай прыгнул. Найнер упал.
Если бы Дарман оказался на его пути, когда этот барв попытался прыгнуть — джедай сейчас уже получил бы виброклинок в глотку; убийство за убийство, смерть за смерть потому что — хоть сознание Дармана твердило, что этого не могло случиться, что Этейн, должно быть, уже прошла через барьер, ведь она была так близко, совсем близко, всего в нескольких метрах и минутах от того, чтобы взять его за руку и уйти навсегда — он видел удар светового меча.
Она мертва. Нет, этого не может быть.
Даже когда он смотрел вниз, на технический переход под мостом и видел Найнера лежащего в неестественной позе, перед его глазами стояло то самое мгновение. Этейн и световой меч.
Она ушла, она ушла, она ушла… Эта мысль не уходила. Но тщательно вбитые в него навыки взяли верх, и он, не задумываясь, скользнул по десантной стропе, приземлившись рядом с братом.
— Шаб…
— Двигаться можешь? Где болит? — Дарман вновь стал другим Дарманом, РК–1136, именно таким он становился под огнем, именно это Скирата вбивал в него, чтобы он оставался в живых. — Атин, сюда! Раненый! Атин! Под мостом, на технической дорожке!
— Дар… Дар, что с Этейн?
— Двигаться можешь?
— Заткнись. Не про меня. — голос Найнера был хриплым, задыхающимся. — Где Этейн?
Она не может умереть. Не может. Она была рядом, прямо передо мной.
— Ты можешь…
— Дар! Какого шаба? Что с ней?
— Молчи. Двигаться можешь?
Найнер лежал, неестественно вывернув ноги.
— Ног не чувствую. Шаб, Дар что с тобой? Этейн! Шаблов джедай ее ударил. Что cлучилось? Как она?
— Она мертва. Она мертва. — Дарман сказал это, услышал это, и возненавидел себя. Он это сказал; он сделал это реальностью. Как ему быть теперь? Как он может ходить, говорить, возиться с Найнером? Почему он не сделал хоть что–нибудь для Этейн? Он не знал что. — Все кончено. Ничего не осталось.
