его сторону.
— Вечер добрый, — сняв шляпу, сказал он.
Толстый хозяин с одутловатым синим лицом, обезображенным красно-сизым бесформенным носом, мирно поздоровался:
— Вечер добрый, Хайдеприм, — и едва заметно кивнул на дальний угол своего заведения.
— Вечер добрый, господин сыщик, — произнес какой-то парень. — Окурком не угостите?
— Сам на мели! — бодро ответил человек, пытаясь улыбнуться.
У него за спиной — теперь он стоял у стойки — поднялись двое и двинулись на него.
— Ну-ка отвали! — приказал человек.
— Оставьте его в покое, вы, — скомандовал и хозяин. — Он свой.
Парни остановились в нерешительности.
— Ты, стукач, — сказал один. — Нам только новой рожи тут не хватало? Самим уже делать нечего.
— Заткни глотку и сядь! Сядь, или я вышвырну тебя вон. Ты что, сюда задарма погреться зашел?
Парни сели, сердито перешептываясь между собой.
Человек выпил у стойки большую рюмку коньяку. Потом еще одну.
Молодые парни с завистью смотрели на него: у этого деньги водятся!
Из глубины пивной не спеша вышел высокий мрачный человек, ширококостный, с мощными, как моечные вальки, руками. Он медленно надвигался на человека у стойки и бесцеремонно встал перед ним, упершись в него взглядом. Это был злой, ненавидящий взгляд, низкий лоб под черными волосами — выпуклый и морщинистый, толстогубый рот полуоткрыт, видны черные испорченные зубы.
— Здравствуй, Бацке, — сказал человек у стойки и прикоснулся пальцами к шляпе.
Бацке посмотрел на человека, шевельнул губами. Потом медленно поднял громадную ручищу…
— Бесполезно, — бросил человек, но его голос немного дрожал. — Пушка!
Рука в кармане приподнялась, и ствол оттопырил ткань пальто, Бацке рассмеялся.
— Малец и с пушкой! Прежде чем выстрелишь, я тебя прихлопну. — Его рука снова поднялась.
— У меня есть для тебя четыре сотни, — быстро произнес человек.
Лицо Бацке изменилось, он опустил руку и еще раз посмотрел на человека. Потом, не говоря ни слова, пошел в свой угол, плотно засунув руки в карманы пиджака.
Человек проводил его взглядом. Затем вытер рукой лоб, мокрый от пота, и сказал хозяину:
— Еще один коньяк, а?
Он чувствовал на себе взгляды всех сидевших в передней части пивной, но их выражение было другим. Он лил свой коньяк, вопросительно поглядывая на хозяина. Тот отрицательно покачал головой.
— Не теперь, — прошептал он. — Он здесь не один.
Человек допил коньяк, расплатился и, прикоснувшись пальцами к своей черной шляпе, сказал:
— До свидания.
— До свидания, Хайдеприм, — ответил хозяин, и человек удалился.
На улице стояла девушка.
— Он там? — спросила она.
— Вот твои три марки, — сказал человек. — Дождись, пока он выйдет. Не называя моего имени, скажи, что «четырехсотенный» его ждет. Поняла?
— Да, — сказала девушка. — «Четырехсотенный» ждет тебя.
— Потом приведи его ко мне.
— А что я буду иметь? — спросила девушка. — Холодно, а у меня подметки дырявые.
— Еще три марки, — сказал человек. — Не хочешь, не надо.
— Договорились, — сказала девушка.
Человек быстро вышел на Вексштрассе, осмотрелся по сторонам (встреча с полицейскими была бы для него теперь некстати) и быстро зашагал вниз по Вексштрассе к Фулентвите.
Пройдя немного, он снова внимательно осмотрелся: улица была пуста, он быстро открыл дверь и вошел в дом. Потом тщательно запер за собой дверь. Без света, ощупью поднялся по лестнице, открыл дверь на этаж, включил свет и вполголоса сказал:
— Все в порядке, госпожа пасторша. Спите спокойно.
Он слышал, как зашуршала постель и женский старческий голос произнес:
— Хорошо, господин Ледерер, а как там в театре?
— Отлично, отлично, — сказал человек и повесил пальто и шляпу в шкаф. — Между прочим, возможно, ко мне еще придет мой коллега с женой. Вы не беспокойтесь, я сам вскипячу воду для грога.
— Большое спасибо, — сказала старушка. — Спокойной ночи. Завтрак — как обычно?
— Завтрак — как обычно, — сказал человек. — Спокойной ночи.
Он выключил свет в прихожей и прошел в свою комнату. В темноте он постоял минутку в раздумье.
Ветер бушевал вокруг дома, завывал за окнами, затем ударил в стекла, словно кто-то швырнул горсть колючего снега.
— Скверная ночь. Скверная погода. Скверное место, — повторил он и вздохнул.
Некоторое время он стоит в темноте, слушает шум ветра и снега. «Может, он вообще не придет, — думает он. — Тоже хорошо. Придет завтра. Прийти-то он придет. У него двадцать марок — четыреста его наверняка приманят».
Он включает свет.
Чистая, приличная комната, темный дуб, большие темные кабинетные кресла, настоящий шкаф для ружей, люстра из оленьих рогов со светильником в виде женской фигурки. За большой ширмой зеленого шелка — кровать.
Человек берет из книжного шкафа пачку сигарет, ящичек с сигарами и ставит их на курительный столик. Потом достает бутылку коньяка и бутылку рома из буфета, ставит их рядом. Затем три рюмки, три чайных стакана, сахарницу.
Стоит минуту в задумчивости, прислушивается. «Эти старые дома слишком тихие», — думает он. Потом достает три чайных ложки.
Он снова задумывается и медленно идет к двери. Затем возвращается, достает бумажник из пиджака и отсчитывает восемь купюр по пятьдесят марок. Он складывает их, кладет на курительный столик и ставит на них большую, тяжелую мраморную пепельницу. Внимательно проверяет, не выглядывают ли купюры из-под пепельницы. Потом опять задумывается.
Он заходит за ширму и появляется оттуда в домашних туфлях и куртке. В руке у него пистолет.
Он оглядывает оба клубных кресла и, не удовлетворившись, придвигает к столу еще стул из плетеного камыша. Стул с подлокотниками и с подушками на спинке и сиденье. На сиденье сбоку он кладет пистолет и прикрывает его носовым платком.
Потом отходит на два шага и смотрит на стул. Все хорошо: пистолета не видно, а платок лежит как будто его забыли.
Он слегка вздыхает, смотрит на часы (час пятнадцать) и идет на кухню, где ставит на совсем слабый огонь кастрюлю с водой. Вернувшись в комнату, берет книгу и начинает читать.
Проходит очень много времени, в доме мертвая тишина, но ветер, кажется, усиливается. Он сидит и читает, его бледное напряженное лицо с безвольным подбородком и чувственным ртом выглядит усталым, но он продолжает читать.
Потом он снова смотрит на часы (два часа пятьдесят семь), в нерешительности рассматривает приготовленное на курительном столике, встает, прислушивается. Ничего.
Он осторожно проходит через прихожую, заглядывает на кухню, доливает воды в наполовину выкипевшую кастрюлю, открывает входную дверь и прислушивается, что происходит в подъезде. Ничего.
Продрогший, он возвращается в комнату, наливает себе рюмку коньяка, потом вторую, третью…
Поверх пистолета ложится еще и книга, человек принимается ходить взад и вперед. Он ходит
