— О да, конечно! — с готовностью поддакивает Куфальт. — Стоит только посмотреть на вас, фройляйн Бен…
— Нечего на меня смотреть! — взрывается вдруг она и топает ножкой. — Сейчас уже нечего!! После того, что было. Вчера вечером другое дело, а сегодня…
— Да я и не смотрю, — испуганно бормочет Куфальт. — Я книги расставляю.
Воцаряется молчание. Сердце у Куфальта сильно колотится, все оказались другими, все как-то изменилось, чего он только не насмотрелся…
Девушка откашливается. Берет какую-то книжку, вертит ее в руках, кладет обратно, берет другую, что-то говорит. Что она говорит?
— Ну, спокойной ночи.
И уходит, не взглянув на него, не подав руки.
В бюро давно уже поговаривали о том, что писчая контора на Апфельштрассе — не единственная у пастора Марцетуса, есть и еще одна в центре города, оборудованная по последнему слову техники, и там печатают не только адреса на конвертах, но и более сложные вещи: письма, рукописи, иногда даже под диктовку. Но все это были лишь слухи, толком никто ничего не знал. Время от времени в бюро появлялся низенький прыщеватый толстяк по фамилии Яух, причем и Зайденцопф, и Мергенталь были с ним крайне любезны. Время от времени из бюро исчезал тот или другой из работавших на машинках; Зайденцопф уводил его с собой, и тот больше не возвращался.
Существовала ли эта мифическая контора на самом деле?
Спустя несколько дней после переезда Куфальта на Мариенталерштрассе папаша Зайденцопф вдруг заявляется в бюро и командует:
— Господин Маак! Господин Куфальт! Сдайте готовую работу. Верните адресные книги. Приведите в порядок свое рабочее место. Наденьте пальто и шляпы. Мы встретимся с вами в прихожей.
Остальные лишь на мгновенье поднимают головы и тут же вновь принимаются за работу, лишь вечный нытик Беербоом заводит свою обычную песню:
— О господи, значит, вы совсем отсюда уходите? Когда же я-то выберусь из этой шарашкиной конторы? Хорошо вам. Не пойму только, почему это вас выбрали, Куфальт. Вы ведь пишете не больше семисот адресов.
Куфальт пожимает руку Мергенталю и уже в дверях произносит в пространство: «Всего доброго!» В прихожей его уже ждет Зайденцопф:
— А где же господин Маак? А, вот и вы, дорогой Маак. Ну, пошли. Нам надо поторопиться, у меня сегодня куча дел. Чудесный нынче денек, прямо божья благодать, да и вообще лето в этом году на редкость удачное…
Пожилой коротышка с черной курчавой бородой семенит между ними, высокими, молчаливыми парнями, и без умолку тараторит.
Наконец Куфальт не выдерживает:
— Куда мы, собственно, идем, господин Зайденцопф?
— Молчок, мой юный друг. Тсс! — останавливает его папаша Зайденцопф. — Умейте ждать. Терпенье, мой друг, терпенье. Вас отличили, избрав среди многих других. Слышали ли вы о таком машинописном бюро «Престо», лучшем в Гамбурге? Вскоре сами увидите, сами убедитесь.
И у кассы надземки:
— Ну, как, господа, не желаете ли сами приобрести для себя билеты? Ну уж ладно, я заплачу, потом вычтем эту сумму из вашего заработка. Или даже… — он борется с собой и наконец принимает героическое решение: — Да, покажем, что мы можем быть щедрыми. Отнесем этот расход на счет бюро.
Зайденцопф находит свободное местечко и садится. Маак и Куфальт стоят у дверей и курят.
Первым заговаривает Куфальт:
— Я так рад, что в новое бюро мы попадаем вместе.
— Рад? А говорят, что Яух — сволочь, каких мало.
— Какой Яух?
— Ну этот прыщавый толстячок, что к нам заглядывал. Он у них там заведующий.
— Это точно? Ну, Маак, а мне ни слова не сказали! Там такая же шарага, как у нас? А там можно заработать побольше?
— Ну, разве что пошлют временно на какую-нибудь фирму. Или же писать под диктовку. Но до тех пор много воды утечет. А сперва опять засадят за адреса. Потом дадут писать копии аттестатов и прочее в том же роде. И если дело пойдет хорошо, а главное, если ваш нос понравится Яуху, вас могут временно послать на фирму.
— А ведь в правилах сказано, что нас следует как можно меньше держать в писчих конторах и как можно скорее отправлять на производство.
— Знаешь, друг, что я тебе на это скажу: все это брехня. И выдумано для того, чтобы запросто выставить нас на улицу, если им что-то не понравится или работы будет мало. Вот я, я работаю у них уже полтора года, а меня до сих пор даже не застраховали на случай потери работы. И если заболею, должен обращаться к благотворителям и выпрашивать врачебную помощь, зато им не приходится тратиться на больничную кассу.
— Но ведь по закону все, работающие по найму, должны быть застрахованы!
— Ну и темный же ты! Мы работаем на благотворительное общество. И деньги, которые нам платят в конце недели, мы получаем из милости. И никаких прав у нас нет!
— Ну знаешь ли…
— Знаю. Знаю, что надо бы сделать. Надо подобрать трех-четырех надежных парней и разжиться парой-другой монет. Я уж и так из кожи вон лезу, чтобы скопить хоть немного, но этот чертов ханжа Марцетус считает, что больше трех марок в день зарабатывать вредно — деньги разлагают.
— А как ты думаешь, — сам-то он тоже по три марки в день получает?
— Вот именно! Разве тебе заработать больше двадцати марок в неделю? Все пальцы отобьешь, тогда, может, и набежит двадцать одна или двадцать две. Но тут они сразу делают кислую мину и норовят опять снизить расценки. Вот возьми меня. Я живу тут с одной. Она продавщица, получает шестьдесят пять марок в месяц. Много ли тут отложишь?
— Как ты думаешь, можно прожить на сто марок в месяц? — робко спрашивает Куфальт.
— Запросто! И еще останется! Сколько ты платишь за комнату?
— Двадцать пять!
— И зря. Найду тебе за пятнадцать. Или даже за двенадцать. Что человеку надо? Койку и стул. Все остальное — ерунда, если хочешь выбиться в люди. Убирать свою каморку под крышей будешь сам. Вот и считай: еда утром и вечером — пятьдесят пфеннигов, днем — еще пятьдесят…
— За пятьдесят пфеннигов нигде не пообедаешь!
— Кто сказал «обедать»? Ты что — хочешь каждый день обедать по-настоящему? Кто может себе это позволить в наше время? Хлеб, маргарин, копченая селедка, поллитра молока — на этом вполне можно продержаться: и ослабнуть не ослабнешь, и этот (жест рукой) торчком не встанет. В воскресенье можешь пообедать как следует — не дороже девяноста пфеннигов. Вот и смотри: пятнадцать марок за комнату, тридцать пять максимум за еду, ну, на стирку марок пять, еще пять на кино и курево — в месяц выходит за все про все шестьдесят. Может, мне удастся и девушку тебе подыскать, которая бы хоть немного сама зарабатывала. Тогда и стирка отпадет, и за комнату пополам.
— Вон ты как устраиваешься! — говорит Куфальт восхищенно, а про себя решает жить по- другому.
— А что прикажешь делать? Подумай, и если захочешь, только скажи, — комнату я тебе найду.
Поезд останавливается. Люди входят и выходят. Поезд трогается.
— А скажи, — мнется Куфальт, — ты ни разу не подумал, что бабки можно добыть и более легким путем?
Молчание.
Наконец Маак решается:
— По правде сказать, друг, мы, само собой, всегда об этом подумываем. И зарекаться я не хочу. Я не
