оставят. Так он сказал.
— Ага. Ну а ты что?
— Обернись! — шепчет Маак. — Быстро, быстро!
Он хватает Куфальта под руку и тащит к дереву, за которым пристроился долговязый парень с соломенной шляпой в руках, глубокомысленно наблюдающий за резвящимися на воде жителями Гамбурга.
— Добрый вечер, господин Пациг.
Долговязый явно смущен, он приветствует их, помахав шляпой, и эхом откликается:
— Добрый вечер…
— Вот это и было главным условием, Куфальт: работу в экспортной конторе я получу только в том случае, если перестану общаться с тобой. Понимаешь, какое дело: негоже преступнику общаться с себе подобными, ничего хорошего они друг от друга не почерпнут.
Они оба хмуро разглядывают юнца, а тот с каждой минутой все сильнее заливается краской.
— Да я просто прогуляться вышел, — оправдывается бывший растратчик.
— Вот так, и теперь место в экспортной конторе получит господин Пациг.
Указательным пальцем Маак поправляет очки на переносице, затем с глубокомысленным видом трет подбородок. Хотя на Мааке все поношенное, вид у него всегда безукоризненный: свежевыбрит, руки ухожены и брюки отлично выглажены.
— А ведь подхалимство ему, пожалуй, когда-нибудь боком выйдет, как ты думаешь? — небрежно спрашивает Маак.
Куфальт не отвечает, он неотрывно глядит на Пацига, который теперь, наоборот, бел как полотно.
— Да я, правда, только прогуляться вышел, — заверяет тот еще раз. — Правда-правда, честное слово…
— Как же, как же, — издевается Маак. — Прямо от дверей бюро за нами следом…
— Берегись! — успевает крикнуть Куфальт.
Но Маак уже получил удар хуком в челюсть — совсем неплохо для такого задохлика, как Пациг.
— А пошли вы все.. — говорит он и с удовольствием смотрит, как Маак потирает подбородок. Потом энергично напяливает соломенную шляпу, бросает «до свидания» и собирается уйти.
— Минуточку, — останавливает его Маак. — Минуточку, Пациг. Вы в самом деле просто гуляли, Пациг?
— Еще врезать, да? Мало тебе?
— Разве тебя не подослали выследить нас? Яух или, скажем, пастор?
— Я вам сейчас кое-что скажу, — заявляет Пациг, напуская на себя важный вид. — Да такое, что ахнете! Вы, старые уголовники, много о себе воображаете. И поплевываете на всех, потому что отмотали пять лет или там десять. А я всего полгода сидел…
— Погоди-ка, — перебивает его Маак.
— Не, не буду годить. Полгода или десять — все одно: мне так же трудно вернуться в нормальную жизнь, как и вам, да чего там, мне еще труднее, потому как вы держитесь друг за друга, а мне не за кого…
— Погоди, погоди же! Слушай! А как насчет настучать?
— Стукнул я на тебя хоть раз? Или на этого размазню, твоего дружка? Гляди, как бы он тебя не заложил, на него это больше похоже…
— Опять нарываешься, Пациг…
— А что — схлопочу еще раз по роже, да? — спрашивает Пациг и нагло ухмыляется. — Ясное дело, мне приходится ползать на брюхе и шестерить перед Яухом и пастором, но чтобы еще и стучать — и не подумаю! В жизни стукачом не был — ни в тюряге, ни на воле. Но вы-то, вы, только своих за людей считаете, а я, мол, чужой, красный, думаете, ваша круговая порука — это и есть солидарность? А на самом- то деле вся ваша братия — просто бандиты… Думаешь, если ты здоров, как бык, то можешь любому на голову… Своим только и можешь, да и то не всем, а что такое солидарность, так ты об этом и понятия не имеешь, вот что я тебе скажу!
Он так распалился, что опять сдернул соломенную шляпу и размахивал ею перед самым носом Маака.
— Ну ладно, кончай тут махать, а то еще карточку мне попортишь, — говорит Маак, смягчаясь. — Понял я, куда ты клонишь: такие, как ты, хотят, чтобы все люди были счастливы и чтобы все было по справедливости и прочую чепуху. Я политикой не занимаюсь, думаю только о себе и о своей бабе. Иногда, может, еще и о Куфальте и паре-тройке настоящих парней, которых как раз и ищу…
— Разве так ищут? Тут таким дельцем запахло, а ты ничего и не чуешь, — что, угадал?
Он выжидательно переводит взгляд с одного на другого и, заметив, что Маак и впрямь ошарашен, вдруг разражается хохотом. А тот бормочет:
— Какое еще дельце? Да будет тебе известно, я со всем этим завязал, так и доложи своему Яуху.
— Да не заводись ты по новой. Я говорю о настоящем деле, то есть о большом заказе для нашей конторы. Не заметил разве, что Яух каждое утро названивает по телефону, а потом убегает в город?
— Ну и что? — хором спрашивают оба.
— А то, что нам заказывают двести пятьдесят тысяч адресов, может, даже триста тысяч. Оптовая торговля текстилем. Реклама тканей к осенне-зимнему сезону.
— Было бы здорово, если бы нашей конторе достался такой заказ. На месяц работы бы хватило, — соглашается Маак.
Но Пациг опять закатывается:
— Вот именно — если бы достался! Яух требует двенадцать марок за тысячу адресов, включая раскладывание по конвертам и наклеивание марок, а машинописное бюро «Цито», что в Гросер Буршта, наверное, согласится на одиннадцать. Только там одни халтурщики. Если бы кто-нибудь взялся за эту работенку по десять или, еще того лучше, по девять марок за тысячу…
Он умолкает, как бы замечтавшись. И добавляет для вящей убедительности:
— Триста тысяч адресов!
— Три тысячи марок можно заработать! — Куфальт потрясен. — Ребята, что делается!
— Если разделить на десятерых, за месяц получится по триста марок на брата, — прикидывает Маак. — Слушай, Пациг! — вдруг вырывается у него. — Если бы нам ухватить эту работенку, я бы взял тебя в нашу компанию! И ты перестал бы обзывать солидарность круговой порукой. И заработал бы большие деньги!
— Да нет, ни к чему это, — отмахивается Пациг. — Я вам рассказал про это дело, просто чтобы вы поняли: я не таковский. И чтобы убедились, какие вы сами шляпы, не смекаете, что к чему. Но сам-то я буду и дальше держаться за Яуха, со святошами вроде как надежнее.
— Ну что ж. — Маак явно разочарован. — Каждый своим умом живет. Ладно, когда до дела дойдет, мы тебе отстегнем кое-что, попируешь за наш счет.
— Что ты говоришь?! — притворно всплескивает руками Пациг. — Вы так щедры! А сами названия фирмы не знаете! И пишущих машинок у вас нет! И заказ пока не за вами! Так что лучше пойду домой и поем, а то ваших пиров долго ждать…
И поворачивается, чтобы уйти.
Они его удерживать да уговаривать — как вдруг изменился тон разговора с этим мальчишкой- растратчиком, Теперь они его просят, чуть ли не молят:
— Только адресок скажи, ведь ты тоже парень что надо, только название и адрес. А мы тебе за это сотнягу отвалим.
— Оставьте ее себе, больно уж долго ждать. Название «Зайльман и Лобке», Бармбек, Гамбургерштрассе, 128.
Наконец-то! Уфф! Ну мерзавец паршивый, поизмывался-таки! Получит он свои сто марок, как же, держи карман шире! Ах ты шкет недоделанный, еще издеваться над нами!
Ясно одно: действовать надо быстро и держать все в тайне. При этом по-прежнему бодро-весело