– Буфер его глафов чист.
Я вернул планшет и, не удержавшись, поскреб лаковую поверхность стола. Все-таки пластик: дерево не скрипит.
– Глафы – да. Голова – нет.
Интересно, каким она меня видит?
Доктор Уоттс, не будьте идиотом, на вас напялен ярко-алый скин, чтобы любой охранник мог засечь ваше передвижение. Или вы предпочитаете нечто кислотно-зеленое?
А всё равно, лишь бы не разметка мишени стрелкового симулятора. Но размышлять об этом пришлось уже на обратном пути в лабораторию.
В тот день мы с Питером перешли на «ты».
– Ты веришь своим глазам, док? – спросил он.
– Банальный вопрос приобретает интересный оттенок, если задан дизайнером мнимых изображений офтальмологу.
– А по сути, док?
– По сути я могу назвать тебе сотню механизмов самообмана, позволяющих человеку выжить.
– Одно дело – выживание, другое – существование в режиме мастурбации сенсорной периферии на очередной символ, который представляет из себя дерьмо, помноженное на чью-то патологию.
Глядя на Питера, развалившегося на ложементе субтома, я думал о том, что легче всего обвинить этого человека в безумии. Хотя для вскрытия это не принципиально.
Стены оставались цивильно-белыми, но в потоке данных на экране чувствовался внимательный взгляд службы безопасности. Сам поток дублируют, тут и гадать нечего. А еще что? Наблюдают? Леди Дж. У. Ни мановением руки оживляет тысячу один глаз, некогда встроенный в стены кабинета? И пускает гулять по необъятному столу караваны картинок. Каждое ваше действие, доктор Уоттс, каждое слово заносится в протокол.
– Так что такого в твоей голове?
Я перевел субскан в режим массированной атаки. И мигающая нить лазера заплясала на глазах Питера. Точка-тире-точка-тире.
Примите шифрограмму.
Сигнал летел по проводам, задевая химические метки, и, достигнув пункта назначения, умирал.
Шифровальщик вышел покурить. Извините.
– Ты прав, док. Сто механизмов самообмана. Но человек – тварь изобретательная. Я придумал сто первый способ.
Вот теперь аккуратная круглая мишень точно прикрепилась к моему затылку.
– Всё, Питер. Закрыли тему. Я не желаю…
– Не будь наивным, док. Объем информации, циркулирующей в этой комнате, не имеет значения. Ты заказал себе утилизацию, когда допустил мысль, что с «ВиКо» можно посотрудничать. Надеюсь, у тебя были на это причины.
Агонизирующая «Судико» и робкая надежда, что научную практику моей лаборатории не свернут. Дадут работать с синдромом Китона.
Ложная слепота, оказывается, заразна и проявляется порой весьма избирательно.
– Они не сообщили мне никакой значимой информации. – Сказывалась привычка отбиваться до последнего. – Могли бы предоставить все данные и ускорить работу, но не сделали этого. Значит, я не списан.
– Здесь уже был врач, обладавший всей полнотой информации. Но я по-прежнему слеп, а его больше нет. Ты – всего лишь попытка зайти с другого конца, док.
Хуже всего, что он вытягивал на поверхность мысли, которые ворочались в моем подсознании далеко не первый день. Он знал это. Я знал это.
На снимках коры проступили алые кляксы активности.
– Вчера ты спрашивал, на что это похоже, док. Ни на что. Не с чем сравнить. Просто вспышка. Яркая. И снова слепнешь, и когда свет уходит, ты всё равно остаешься слепым. Два состояния крота. И между ними точка, в которой ты что-то видел. Точно знаешь – видел. Но не знаешь что.
– Ты просто спер какой-то плагин, Питер. Увел немного корма у хищника.
– Доктор, а доктор, скажи, ты меня видишь? Конечно, видишь. И я могу описать – каким. Я участвовал в разработке корпоративных скинов.
Точка-точка-точка. Красные вспышки на корковой зоне. Стук изнутри? Я слышу, но открыть не могу. И никто не может – ключ у Питера.
– Я с десяток лет участвовал в разработках. Рисовал картинки для жизни. Сначала элементарное: паркетный пол для офисов средней руки, кожаную обивку для кресел в кабинеты боссов. Мама мыла раму. Раму из дерева, с ручками-вензелями и мутными стеклами. Знаешь, почему стекла делают мутными? Чтобы на фон не тратиться.
Точек становилось больше, но их рисунок не соответствовал первичному сигналу.
– Ты подходишь к окну, открываешь, и раз – загружается следующая картинка. Им хорошо, когда картинок много.
– В этом суть работы «ВиКо».
– Ты не понял, док. Им – это всем. Тебе, мне и еще скольким-то миллиардам.
Питер провел рукой по груди и смял крошечную корпоративную Джоконду на лацкане рисованного пиджака.
– Ты видишь на мне костюм группы С, я вижу на тебе какой-то ультрамодный балахон группы Д. Но мы оба знаем, что на самом деле всё это фэйк, скин поверх утыканного маркерами привязки комбеза. Зато какая экономия! Массы рукоплещут! Мы экономим на материалах, доктор Уоттс! Вы счастливы? Лично я счастлив. Зарисуй реальную хрень хренью нереальной. Так я и жил. Рисовал. Конвертировал экономию на коже и дереве в экономию на людских мозгах. Мои картинки становились всё сложнее и сложнее. Но мне нравилось. Был в этом какой-то вызов. А еще кайф. Выходишь из дому, идешь по улице, смотришь на людей и думаешь: кто из них видит мир моими глазами?
Я. Он. Она. Все. Наверное, не осталось человека, который бы не использовал плагины и скины «ВинчиКорп» и ей подобных.
Мир глазами Леонардо.
Точность. Изысканность. Красота.
Наши плагины меняют качество вашей жизни!
– Однажды я проснулся, док, с идеей. И это была не наметка на очередную халтурную библиотеку. Нечто намного большее. Просто всплыло во сне. Забавно, да?
– Не вижу ничего смешного.
– Ответ породил сам себя, док. В моей голове. Я нашел альтернативу «ВиКо» и ее плагинам. Для всех и каждого. Нехило, правда?
Я выключил субтом. А еще подумал, что Питера следовало бы ликвидировать.
Эту ночь я провел в лаборатории. Не потому, что заработался – получил запрет покидать здание корпорации. Извините, доктор Уоттс. Причиненные неудобства будут компенсированы, доктор Уоттс. Мы надеемся на ваше понимание, доктор Уоттс. Я понимал. И жилой модуль, любезно оборудованный на этаже, проигнорировал. Я ходил вдоль стен лаборатории, и экран верной собакой следовал за мной. Система жонглировала данными, собирая головоломку чужого мозга.
Точка-тире-точка.
Пустота. Красные вспышки аномалии. Способность Питера каким-то образом снимать и интерпретировать внешние сигналы. Хитрый фильтр, пропускающий пару электронов, от которых работает вся подстанция. Или хотя бы лампочка, что не менее странно.
Питер ворочался на ложементе в соседней комнате. Нас разделяло стекло. Никакой мути: пуленепробиваемая прозрачность, дающая прекрасный обзор. Я наблюдал за ним, потому сразу увидел этот жест. Так приглашают сесть кого-то близкого, легонько похлопывая рядышком с собой. Разумеется, Питер смотрел на меня. Разумеется, мониторы показывали отсутствие активности на зрительной зоне, кроме
