Это означало одно: мне следовало засунуть в задницу гордость и вытащить оттуда же собственную идею-фикс, завернутую в диплом специалиста по нейрослепоте.
В тот день мы с Питером так и не поговорили толком. Я был слишком зол. Про него не знаю, но слепота и магнитка на руках в принципе мало располагают к общению.
Следующим утром, не успел я переступить порог, как он заявил:
– Жжется. Ощущение, будто мне на глаза нассал Чужой.
– Чужой?
– Ретрокино. Сейчас такого уже не делают. Я на его основе забабахал отличную библиотеку скинов для «ВиКо». Или вам не сказали, кто я?
– Не сказали.
В данную минуту меня куда больше волновал скин, украсивший дверь лаборатории.
«Доктор Т. Уоттс. Ведущий научный сотрудник».
Сахарная косточка для строптивой собаки. Только табличка эта – такая же иллюзия, как и белизна стен моего кабинета.
– Зря не поинтересовались, – сказал Питер, дернув плечом. Охранник молча убрал руку и по моему знаку вышел.
– Жжет сильно.
Не удивительно. Период дезадаптации – время сложное. Я сказал, Питер фыркнул. И куда девалась его вчерашняя покладистость?
– Моргай почаще. И плакать не стесняйся. А пока…
Капля геля медленно растекалась по поверхности роговицы. Я же вглядывался в лицо человека, который был слеп, не будучи таковым.
– Продолжим? – спросил я.
– А есть выбор?
Выбор есть всегда, но я его уже сделал. Мой выбор – на острие микроскана, вошедшего в зев зрачка. Он – в веренице данных, переползавших с аппарата на экран. Библия цифр, Коран диаграмм, Тора трехмерки. И была твердь склеры, и водянистая влага. И была ясная звезда хрусталика в короне атрофированной цилиарной мышцы. И была планета стекловидного тела, затмившая звездное небо фоточувствительных клеток. Черной дырой зияло на небе сем слепое пятно.
– Ну и что там? – поинтересовался Питер.
Ничего. Точнее, всё и в норме.
– Твои глаза работают. Технически. Глафы теперь тоже. Сигнал идет со стандартной погрешностью.
Вопрос лишь в том, что не так. Я снова открыл историю болезни. Перечитал, хотя помнил каждую фразу. Особенно этот куцый огрызок: «…резкое внешнее прерывание контакта в процессе загрузки, сопряженное с физическим воздействием».
И ссадина на лбу как след того самого воздействия.
– Так что с тобой случилось?
Я был уверен, что вопрос – лишний. Он вступил в когнитивный диссонанс с табличкой на двери и перспективами моего существования в материнском теле «ВинчиКорп».
– Если они вам не сказали, тогда почему я должен?
– Я – врач.
– А я – дизайнер. И что?
Цифры наползали на цифры, их количество росло, но перейти в качество не торопилось. Ответа по- прежнему не было. Я ждал. Сканер работал. Игла раздвинула липидные слои, и веточки рецепторов заколыхались, словно на ветру. Отпочковавшиеся капсулы зонда медленно двинулись по Великому Нейронному пути, расставляя вехи химических меток. А Питер явно раздумывал: стоит ли верить человеку, ковыряющемуся у него в глазу.
– До вас тоже был врач.
Это нормально. Как и то, что в отчете ни слова о результатах предварительного осмотра пациента. «ВиКо» подстраховывается. Только хреновый у них врач, если даже глафы снять не удосужился.
– Он сказал, что я сам виноват. Думал, будто я – псих.
– А ты псих?
– Я не псих. А он не врач. Так, шавка на поводке. Гавкает по команде. Думает по команде. Ты другой. Ты их не любишь.
Надо же, какие мы наблюдательные. Но следующая фраза Питера поставила меня в тупик:
– Я это вижу. Точнее, знаю.
Цифры на экране утверждали, что видеть он вполне мог. Реакция на любые внешние раздражители перечеркивала все эти столбцы и графики. Симуляция, доктор Уоттс?
– И на что это похоже?
– На память.
Я попросил объяснить, но желание разговаривать у Питера пропало. Он снова замкнулся, но на приказы реагировал, хотя и крайне неохотно.
Пришлось искать сведения в другом месте.
Начальником этого сектора службы безопасности «ВинчиКорп» была женщина. Во всяком случае, мне она показалась всё же женщиной, хотя и костюм, и лицо ее были нарочито унисексуальны. Ее выдавал аромат пармских фиалок. И скин рамки на столе, излишне вычурный, на мой вкус.
«Дж. У. Ни».
Сам стол – подкова на трех струнах – занимал половину кабинета. Закрыв глаза, я провел пальцем по поверхности. Пластик? Дерево? Имитация дерева пластиком?
– Вы запрашивали информацию об инциденте с Питером, – сказала Дж. У. Ни.
– Да, – ответил я. – Запрашивал. Только мне не дали.
Я откинулся в кресле и заложил ногу за ногу.
– Информация закрыта.
– Я врач. Или доктор.
– Информация закрыта.
– Вы же сами хотите, чтобы он начал видеть!
– Информация закрыта.
Она повторяла, не меняя ни тона, ни выражения лица, и Джоконда, парившая меж трех струн, мерзко ухмылялась. Выкусил, доктор Уоттс? Неужто и вправду думал, что тебе возьмут и расскажут всё?
– То есть сотрудничать вы не станете? – задал я бессмысленный вопрос.
Дж. У. Ни подвинула черный планшет, уточнив:
– Вынос за пределы кабинета запрещен. Копирование запрещено. Дублирование информации любым иным образом запрещено. Распространение информации запрещено.
– Читать-то хоть можно?
Она не ответила. И не вышла. Она сидела и полировала меня взглядом, пока я листал отчет, такой же кастрированный, как и наш с нею разговор.
Семнадцатого числа нынешнего месяца в пять сорок утра старший дизайнер отдела передовых разработок «Винчи Корпорейшн» совершил взлом и перенаправление потока данных. Был задержан охраной.
Отлично. Крот тихо копошился во вполне уютной норе, а потом взял и навалил кучу в самом её центре.
– Вы не должны предпринимать действий, санкцией на которые не обладаете, – сочла нужным добавить Дж. У. Ни. – В результате взлома была утеряна ценная информация.
Показалось или в этом техногенном, словно тоже обработанном, голосе прозвучали ноты сожаления?
– Необходимо извлечь её копию.
