Дождавшись Христова Воскресенья. (2, 204)
Но подлинно ли оно уже наступило для народа? Не обетование ли это грядущего всеобщего воскресения? Мы начинаем подозревать это, когда Господь, утешая Богородицу, обещает ей посмертное прославление.
Во веки, матушка, прощуся,
До светлого Христова Воскресения, (6, 183)
Недаром целая группа стихов о Страшном Суде начинается с Воскресения Христова, которое непосредственно предваряет воскресение всех умерших:
Воскреснет Небесный Царь,
И вознесется рука Его. (5, 176, 183, 186, 189, 191, 192)
В народе живет два представления: о Христе небесном и о Христе погребенном, до конца времен покоящемся в своем гробе. Последний образ является очень устойчивым и встречается в самых различных стихах, чаще всего связанных с топографией Иерусалима. Народ помнит о гробнице Христовой как о величайшей святыне святого города. Иногда эта гробница представляется чудесно висящей в воздухе, как в стихе об Анике-воине:
Где Христова гробница пребываег на воздуси, (Варенцов, 110)
и в некоторых вариантах стиха о Голубиной книге (I, 312). Народ не хочет примириться с пустотой этой гробницы. Что же хранится в ней? Если один из вариантов «Голубиной книги», как мы видели, дает ответ:
Почивают книги самого Христа, (I. 272)
а другие, гораздо более многочисленные:
Почивают ризы самого Христа, (I, №№ 82, 86, 87, стр. 271. 302)
то нередко мы читаем:
Стоит гробница на воздусех белокаменна,
Почивают мощи самого Христа, царя небесного. (308, 312, 332; Варенцов, 13)
В «Голубиной книге» это топографическая деталь, связанная с Иерусалимом. В «Хождении Богородицы» гроб с мощами Христа - существенная часть финала, дающего утешение разрешение мукам Богородицы. Но здесь гроб Христов покоится в одной церкви с гробом Матери и Иоанна (Богослова или Предтечи):
Во этой во церкви три гроба стоят.
Во первом во гробе Святая Дева,
Во другом во гробе Иван Богуслов,
В третьем во гробу сам Исус Христос. (4, 240)
Как объяснить эту столь дорогую, очевидно, для народа апокрифическую черту, идущую вразрез с основным догматом христианства? Если разрешить себе догадку, то мы сказали бы, что народ более дорожит осязательной материальной святыней, телом Христа на земле, чем торжеством Воскресения (Вознесения), уносящим Христа с земли на небо. Мощи Христа, мыслимые, очевидно, по аналогии с мощами святых, являются материальным источником благодати, вещественным залогом освящения мира. Противоречит ли этот вариант легенды вере в воскресение, явно утвержденной в стихах о страстях? Даже если допустить противоречие, оно не нарушило бы нашего представления о законах народной поэзии. Но, пожалуй, никакого противоречия и нет, и певец может для себя проводить разграничение между телом Христа, покоящимся во гробе, и его Божественным духом, восседающим на небесном престоле. Это раздвоение вполне соответствовало бы посмертной жизни святых, которые пребывают одновременно и в раке своих мощей, и на небесах.
Воскресший Христос еще раз сошел с небес в Пятидесятницу,
Пускал по земле Свой Святой Дух, (6, 121 и др.)
и после этого он пребывает в небесной отрешенности от человечества, царящий над миром, как его грозный Судия. Никогда народный певец не показывает Его отвечающим на молитвы, снисходящим для помощи и утешения в беде - то, чего народ ждет от святых и Богородицы. Христос оставил людям свой закон и - Судия Праведный - придет потребовать отчета. В «Свитке Иерусалимском»{105} Христос посылает людям свое последнее предупреждение. Это письмо, упавшее с неба в камени (подобно книге Голубиной), где является людям
Яво (Христа) рукописание,
Духом Святым напечатано.
Письмо содержит указание на близость конца:
Чада вы Мои...
Время Божие приближается, (6, 69)
Христос обличает грехи человеческие, указывает путь спасения. Кончается оно эсхатологической угрозой, отличной от канонической апокалиптики:
Да не послушаете Мои заповеди,
Разодвину Я седьмое небо,
Спущу на вас каменья горящую,
Воду кипящую,
Побью вас камением на земле. (6, 71)
Или иначе:
Сотворю вам небу медную,
Землю железную...
Поморю вас гладом на земле, (6, 72)
Или, еще ужаснее, в одном из «богородичных» вариантов стиха о Страшном Суде:
Сошлю я на вас остропилателей[45],
Судьи вам немилостивые...
Сошлю на вас споядателей,
Птицу Главину, крылья орлины,
Крылья орлины, ноги железныя,
Власы на них женския:
Расточат вашу кровь христианскую. (5, 121)
Но все это лишь предвкушение того страшного дня, о котором народ поет в бесчисленных песнях и который завершает трагическую судьбу человечества. Мы встретимся еще с образом Христа на Страшном Суде в главе о народной эсхатологии. Этим Судом сильнее всего окрашивается представление певца о Христе:
А кто не слыхал страха Христова? (5, 195)
Богородица
Вся тоска страдающего человечества, все умиление перед миром божественным, которые не смеют излиться перед Христом в силу религиозного страха, свободно и любовно истекают на Богоматерь. Вознесенная в мир божественный, до неразличимости с небесным Богом, Она, с другой стороны, остается, в отличие от Христа, связанной с человечеством, страждущей матерью и заступницей. Другими словами, богочеловеческое благовестие христианства, стесненное кирилловской христологией, прокладывает себе русло в почитании Богоматери{106}.
Обращаясь к Ней или говоря о Ней, певец находит самые нежные и трогательные слова:
Мать моя - Матушка Мария,
Пречистая Дева, Пресвятая, (6, 175)
Свет Мати Мария,
Пресвятая Богородица, (6, 193; 6, 191)
Солнце красное, (I, 425)
