Но и в самые опасные моменты герои фильма не забывают о сексе. Когда персонаж, играющий молодого Феллини, выбирается утром из бомбоубежища, его приглашает к себе разделить одиночество немецкая певичка, чей муж воюет на русском фронте. В данных обстоятельствах их отношения выглядят почти невинными; они похожи на детей, подражающих взрослым и толком не понимающих, чем занимаются.
Снимая «Рим», я спросил у Анны Маньяни, не хотела бы она появиться в фильме на короткое мгновение. Я знал, что она очень больна, но знал также, что она не может жить без Работы.
— Кто еще будет в кадре? — спросила она.
— Твоя роль продлится не больше минуты, — пояснил я.
— Кто еще будет в кадре? — повторила она. — Я никогда не соглашаюсь играть, пока не узнаю, кто мой партнер.
— Я, — ответил я, не задумываясь. Из ее молчания я заключил, что она согласна: если ее что-то не устраивает, она никогда не молчит.
В конце фильма мы встречаемся ночью у дверей ее дома. Маньяни была ночным созданием: она спала до обеда и кружила по городу до утра. Добрый дух голодных бездомных римских кошек, она обычно кормила их перед рассветом. Я занимался не своим обычным делом и подшучивал над собой.
— Можно задать тебе вопрос? — в завершение говорю я, а она отвечает:
— Чао, иди спать, — и скрывается за дверью.
Это «чао», сказанное мне, — последние слова, произнесенные ею в кино. Вскоре она умерла.
Глава 13. Бренность жизни
У людей, живущих сразу в нескольких городах, странах и испытывающих ко всем им какие-то чувства, всегда есть где-нибудь маленькое местечко, которому принадлежит частичка их сердца. Мое же сердце целиком в одном месте — Риме. Можно было бы сказать, что какая-то часть меня принадлежит Ри-мини, но я так не считаю. Римини я взял с собой, тот Римини, который помню; думаю, те люди, что живут там теперь, имей они возможность заглянуть мне в душу, не узнали бы там свой город. «Амаркорд» — путешествие в мир воспоминаний.
Я не люблю возвращаться в Римини. Когда бы я ни приехал, меня всегда осаждают призраки. Реальность борется с миром моего воображения. Для меня настоящий Римини — тот, что запечатлен в моем сознании. Я мог бы снимать «Амаркорд» в Римини, но я не хотел этого. Тот Римини, что я мог воссоздать, был ближе к реальности моих воспоминаний. Чего бы я добился, отправившись со всей группой в Римини? Память — еще не все. Я понял, что жизнь, о которой я рассказал, более реальна, чем та, которую я на самом деле прожил.
Была и чисто практическая причина, по которой я не хотел, чтобы «Амаркорд» считали автобиографическим фильмом. Иначе горожане, по-прежнему жившие в Римини, непременно начнут узнавать в персонажах себя или своих знакомых. Они узнают даже то, чего не было. Ведь я часто изменял характеры, подчеркивал их слабости, подшучивал над ними, приписывал им черты, взятые у других реальных или вымышленных персонажей. А затем создавал ситуации, в которых Мои герои действовали в соответствии со своими новыми личностями, совершая поступки, которые никогда бы не совершили их прототипы. Таким образом, я мог бы обидеть живущих и ныне людей из моего детства, а этого я не хотел. В роли Градиски, которая когда-то являлась для меня идеалом зрелой женственности и чувственности, я хотел видеть Сандру Мило, но она в то время решила уйти из кино — и это не впервые. В свое время я уговорил ее вернуться и сняться в «8 1/2», но в этот раз мне не повезло, и я предложил роль Магали Ноэль.
Магали с радостью согласилась вновь со мной работать. Она одна из самых покладистых актрис, которых я знаю. Магали делала все, что я просил. Абсолютно все. В одной сцене, которая в результате была вырезана, я попросил ее обнажить грудь, и она сделала это, не колеблясь.
Мне пришлось также вырезать ее любимую сцену, и я не уверен, что она мне это простила. Надеюсь, что простила. Сцена происходит у местного кинотеатра поздно вечером. Камера медленно движется, пока не достигает Градиски, которая стоит рядом с портретом Гари Купера на афише. Она с обожанием взирает на героя своих грез, полируя ногти. Такого мужчину полюбила бы каждая женщина. Мне пришлось пожертвовать этой сценой. Она делала Градиску главным персонажем, а фильм был все же не о ней.
Когда я спросил Магали, понравился ли ей фильм, она закусила губу и храбро попыталась улыбнуться, но покрасневшие глаза выдавали, что она плакала.
На протяжении лет я время от времени вспоминал о Градиске и задумывался, как сложилась ее судьба. Я помнил тот сияющий взгляд, когда она покидала Римини с новым мужем в надежде на новую жизнь. Она была так счастлива, что обрела наконец спутника жизни.
Однажды, когда я ехал на автомобиле по Италии, я увидел указатель с названием местечка, где, как мне говорили, жила Градиска. Я не помнил фамилию ее мужа, шансов найти ее практически не было, но искушение было слишком велико.
Заметив старую женщину, развешивающую белье, я вылез из машины и сказал, что разыскиваю Градиску.
Женщина как-то странно посмотрела на меня и спросила с подозрительным видом:
— А зачем она вам?
— Я ищу ее, потому что я ее друг, — ответил я.
— Градиска — это я, — ответила старуха.
Когда в 1945 году, после окончания Второй мировой войны я вернулся в Римини, зрелище было ужасным. Тех домов, в которых я жил, не было и в помине. Римини бомбили много раз. Я был в ярости. И еще чувствовал стыд, что все это время жил в безопасности и война почти не затронула меня.
Римини разрастался. После бомбежек его перестроили, и он изменился, утратив средневековый облик. Теперь он больше похож на американский город. Перестройку начали при помощи американцев, но американцы не в ответе за плохую пиццу. Римини поменял облик, не спрашивая моего разрешения.
В «Амаркорде» въезжающий в «Гранд-отель» восточный властелин — маленького роста и очень толстый. Тучность — свидетельство его благополучия и процветания, она говорит о его хорошей жизни и о том, что он доволен собой. Это удачное и наглядное культурное несоответствие. Там, где живу я, быть толстым — знак слабости, а не силы.
Я всегда хорошо себя чувствую в обстановке дорогих отелей, особенно «Гранд-отеля» в Риме. Возможно, этот мой символ роскошной жизни родился в тот момент, когда я с улицы заглядывал в холл «Гранд-отеля» в Римини. В детстве эта роскошная среда обитания невообразимо богатых людей казалась недостижимой, окруженная барьером запрета, который я сам воздвиг в своем сознании и который укрепил швейцар, регулярно гнавший меня прочь.
Не знаю уж, откуда проистекало мое детское восхищение «Гранд-отелем» в Римини. Может быть, в прошлой жизни я жил в каком-нибудь великолепном отеле — например, в виде мыши. Атмосфера красоты завораживает, и, кроме того, в этих дорогих отелях тебя окружают комфортом и заботой. На высокой кровати тебя ждут прохладные простыни и теплое одеяло, тебе подают изысканные блюда, а использованная посуда исчезает как по мановению волшебной палочки. Ничто не мешает предаваться фантазиям.
Мне всегда нравилось передвигаться в автомобиле, особенно по Риму, безотносительно к тому, кто его вел — я или кто-то другой. Мне нравится, когда за окном мелькает жизнь и различные образы города сменяют друг друга, как кадры фильма. Когда, сидя в машине, видишь все вокруг в движении, это подстегивает воображение — особенно, если не сам за рулем.
Но ездить по Риму небезопасно. Слишком много итальянцев предпочитают доказывать свою мужественность этим путем. А если выбираешь этот способ, значит ничем другим доказать ее не можешь.
В Риме столько всего можно увидеть, столько пережить! У меня нет потребности ехать куда-то еще. В молодости мне хотелось увидеть мир, но теперь это желание прошло. То, что я повидал, утолило мое
