того самого Аэция, которого некогда Леонтий, боясь обвинений со стороны Флакиана и Диодора, лишил диаконства и который потом жил у лукавого врага александрийской церкви, Георгия, и был его сотрудником в нечестивых поучениях и в злодейских предприятиях, теперь же вместе с Евномием находился у Евдоксия. Когда Леонтий умер и предстоятельство в антиохийской церкви захватил Евдоксий, тогда он возвратился из Египта и привел с собою Евномия. Заметив, что Евдоксий держится одного с ним образа мыслей и что, кроме нечестия, любит также сибаритскую негу, он нашел, что в Антиохии жить лучше, чем где–либо, и вместе с Евномием, будто пригвоздившись к мягким постелям Евдоксия, подражал жизни празднолюбцев — бродил сегодня к одному, завтра к другому, чтобы наполнить свое чрево. Услышав ответ Евдоксия, царь приказал позвать Аэция и, когда тот вошел, показал ему помянутое изложение и спросил, не он ли писатель этого сочинения? Аэций, вовсе не зная, что сейчас происходило, и не поняв тона, в каком дан был вопрос, а между тем надеясь за свое исповедание получить похвалу, сказал, что действительно он произвел это. Ясно увидев, что за нечестивец этот человек, царь немедленно осудил его на изгнание и приказал отправить в какую–то фригийскую деревню. Аэция вытолкали из дворца, и он таким образом за богохульство приобрел себе одно бесчестие. Евстафий стал говорить, то и Евдоксий разделяет убеждения Аэция, что Аэций живет у него, вместе с ним обедает и в угождение ему составил богохульное вое изложение. Да и то — явный признак Евдоксиева в этом изложении участия, продолжал Евстафий, что не кто другой, а Евдоксий сказал, что оно изложено Аэцием. Судьи обязаны произносить приговор не по догадкам, заметил при этом царь, а по строгому исследованию самого дела. Так пусть же Евдоксий произнесет анафему на сочинения Аэция, сказал Евстафий, и тем убедит всех нас, что он не одних с ним мыслей. Царь охотно согласился на это предложение и приказал быть посему, но Евдоксий уклонялся и употреблял различные уловки, чтобы избавиться от вызова. Однако ж, когда царь разгневался и начал грозить ему ссылкою вместе с Аэцием, как сообщнику в нечестивом его мудровании, он отказался от собственного учения, которого и в то время и после был постоянно представителем, впрочем, потребовал и с своей стороны, чтобы действовавшие заодно с Евстафием анафематствовали также не находящееся в Писании прибавочное слово «единосущный». Но в таком случае надобно, возразил Сильван, отменить равным образом и исключить из соборных определений выражения: из не сущего, творение и иносущие, как не находящиеся в Писании и не встречающиеся ни у Пророков, ни у Апостолов. Это подтвердил и царь и приказал те выражения анафематствовать. Евдоксиане сначала стали было противоречить, но потом, заметив, что царь гневается, хотя с неудовольствием, произнесли, однако ж, отмену того, что предолжил им Сильван, и после сего тем настойчивее стали требовать анафематствования слова «единосущный». Но Сильван тогда сказал им и царю, что как скоро Бог Слово не есть ни изнесущное, ни сотворенное, ни иносущное бытие, то последовательно и истинное будет исповедывать Его единосущным родившему Отцу, — Богом из Бога, Светом из Света, имеющим одно естество с Родителем. Сколь ни сильно и справедливо сказал он это, но не убедил никого из присутствовавших: сообщники Акакия и Евдоксия подняли великий шум. Разгневался также и царь и грозил изгнать (православных) из церквей. Сильван, Элевсий и другие с ними говорили при этом царю, что он имеет право наказывать, а они — быть благочестивыми или нечестивыми, и никогда не предадут учения отеческого. Но Констанций, вместо того чтобы удивляться их мудрости, мужеству и дерзновению в защищении апостольских догматов, изгнал их из церквей и приказал на места их поставить других. Тогда Евдоксий тирански захатил кафедру константинопольской Церкви, а Евномий занял место изгнанного из Кизики Элевсия. Между тем царь повелел письменно низложить Аэция и сообщники его нечестия должны были осудить своего единомышленника. Они даже писали об этом александрийскому предстоятелю Георгию. Чтобы показать низость их, по которой им было все равно — нападать на единомышленников своих и противников, это послание я внесу в свою историю.
Глава 28. Соборное послание против Аэция
Копия с послания к Георгию, написанного всем собором, — против беззаконного богохульства диакона его Аэция.
«Святой собор, составившийся в Константинополе, честнейшему господину, александрийскому епископу Георгию, желает здравия.
Производя соборный суд над Аэцием по поводу беззаконных и преисполненных соблазна его сочинений, епископы, согласно с церковными правилами, определили лишить его диаконского сана и отлучить от церкви. За этим же в нашем определении следовало еще увещание, чтобы беззаконные его письма отнюдь не читались, но были отвергаемы, как бесполезные и негодные. Сверх того мы прибавили, что, если он будет упорствовать в своих мнениях, то должен быть подвергнут анафеме со всеми его единомышленниками. После сего естественно было ожидать, что все собравшиеся на соборе епископы возгнушаются этим виновником соблазнов, смятений, расколов, шума на весь мир, взаимных споров между церквами и единодушно примут состоявшееся касательно его решение. Но несмотря на наши просьбы и сверх всякого нашего чаяния, Серра, Стефан, Илиодор, Феофил и их сообщники не согласились с нашим мнением и не захотели подписать произнесенных нами определений, хотя Серра сам же обвинял упомянутого Аэция в каком–то другом, свойственном только безумному, хвастовстве. Он доносил, что Аэций с наглою и настойчивою дерзостию утверждал, будто Бог открыл ему то, что скрывал от времен апостольских и доселе. Но и после таких бессмысленных и хвастливых речей Аэция, засвидетельствованных самим Серрою, нельзя было ни вразумить, ни упросить поименованных судей согласиться с произнесенным нами Аэцию приговором. Долго и с великим терпением отлагали мы суд над ними, желая то негодованием, то просьбами, то честию, то вразумлением привлечь их и согласить во мнении со всем собором. Упорно ждали мы, не послушают ли, не уступят ли. Но так как долговременным своим терпением мы не могли склонить их к принятию определений касательно упомянутого человека, то, Церковные правила считая гораздо дороже их дружбы, положили отлучить их от общения и дать им целых шесть месяцев сроку для исправления, покаяния, и возжелания прийти к единению и согласию с Собором. Если в течение данного срока они исправятся, изберут единомыслие с своими братиями и согласятся на приговор касательно Аэция, то по нашему определению, будут приняты церковью и воспользуются снова принадлежащим себе значением на соборах и нашею любовью, а когда станут нераскаянно упорствовать и дружбу человеческую предпочитать цер–ковным правилам и согласию с нами, то, определили мы, считать их чуждыми епископского сана. Но пока они будут ожидать низложения, необходимо на их места поставить других епископов, чтобы законная церковь, подчиненная должному порядку, имела согласие сама с собою и принадлежала к союзу любви, который взаимно сохраняют все епископы, говоря всегда одно, утверждая одно общее мнение и одну общую мысль. Мы отправляем твоему благоразумию это послание, чтобы ты знал о наших соборных определениях, и усердно просим тебя соблюдать их и вверенными тебе церквами, при содействии благодати Христовой, управлять мирно и законно».
Глава 29. Повод к отделению евномиан от ариан
Евномий в своих сочинениях превозносил Аэция, называл его человеком Божиим и осыпал многоразличными похвалами; но в то же время он дружелюбно жил и с лицами, которые осудили его, так как принял от них епископское рукоположение. Евдоксий, Акакий и их сообщники, одобрив составленное в Нике фракийской вероопределение, о котором мы упомянули выше, рукоположили на место Василия и Элевсия других епископов в их церкви. Упоминать о них я нахожу излишним, — расскажу только об Евномий. Когда Евномий, еще при жизни Элевсия, принимал в управление кизикскую церковь, Евдоксий, зная здравомыслие в вере кизикской паствы и видя, как негодует царь на тех, которые единородного Сына Божия называют сотворенным, убеждал Евномия скрывать свой образ мыслей и не высказывать его людям, ищущим случая к обвинению. Придет время, говорил он, будем проповедовать во всеуслышание, что теперь скрываем, научим невежд, а кто станет спорить, того либо убедим, либо принудим, либо накажем. Согласившись с такими советами, Евномий преподавал свое нечестие чрезвычайно прикровенно, но люди, напитанные Священным писанием, заметили скрывавшуюся в его речах ложь и, хотя негодовали на это, однако ж противоречить открыто считали делом более смелым, нежели благоразумным. Поэтому, надев личину еретического зломыслия, они пришли к Евномию в дом и умоляли его явно изложить им истину догмата, не смотреть на них как на людей, колеблющихся туда и сюда между различными учениями. Евномий смело открыл им тайные свои мысли. Да это было бы неправое и безбожное дело, сказали они ему тогда, если бы такой истины ты не сообщил всем своим подчиненным! Быв обольщен сими и подобными им речами, Евномий свое богохульство стал явно раскрывать в церковных беседах. После сего те люди, возбуждая души свои ревностию, отправились в Константинополь и сначала на Евномия подали донос
