51) Страсти искореняются и обращаются в бегство непрестанным погружением мысли в Боге. Это — меч умерщвляющий их. Кто желает видеть Господа внутри себя, тот прилагает усилие очищать сердце свое непрестанным памятованием о Боге: и таким образом, при светлости очей ума своего, ежечасно будет он зреть Господа. Что бывает с рыбою, вышедшею из воды; то бывает с умом, который выступил из памятования о Боге и парит памятованием о мире.
52) Сколько человек удаляется от собеседования с людьми, столько же удостаивается дерзновенного умом своим беседования с Богом: и в какой мере отсекает от себя утешения мира сего, в такой удостаивается радости Божией о Духе Святом. И как гибнут рыбы от недостатка воды; так умные движения, возникающие при помощи Божией, исчезают в сердце монаха, который часто обращается и проводит время с людьми мирскими.
53) Кто с пламенною ревностью днем и ночью ищет Бога в сердце своем, и искореняет в нем приражения, бывающие от врага; тот страшен демонам и вожделенен Богу и Ангелам Его. У чистого душою — мысленная область внутри его; сияющее в нем солнце — свет Пресвятой Троицы; воздух, которым дышат обитатели области сей — Утешительный и Всесвятый Дух; совозседающие в нем — святые и бесплотные природы; а жизнь и радость, и веселье их — Христос, Свет от Света — Отца. Таковой и видением души своей, ежечасно увеселяется и дивится красоте своей, которая действительно во сто крат блистательнее светлости солнечной. Это — Иерусалим и царство Божие, внутри нас сокровенное, по Господнему слову. Область сия есть облако Божией славы, в которое только чистые сердцем внидут узреть лице своего Владыки, и озарить умы свои лучами Владычнего света [56].
54) Кто раздражителен, кто гневлив, кто славолюбив, кто любостяжателен, кто чревоугодлив, кто обращается с мирянами, кто хочет, чтобы исполняема была собственная воля его, кто вспыльчив и исполнен страстей, — все таковые находятся вне области жизни и света: ибо область сия составляет удел сделавших сердце свое чистым [57].
55) Кто уничижает и умаляет себя, того преумудряет Бог. А кто сам себя почитает премудрым, тот отпадает от Божией премудрости.
56) Кто целомудрен, смиренномудр, гнушается вольностью в словах, и изгнал из сердца раздражительность; тот, как скоро станет на молитву, видит в душе своей свет Святого Духа, и скачет в блистаниях озарения светом Его, и веселится видением славы сего озарения и изменением оного до уподобления с ним самим. Нет иного делания, которое бы могло низлагать так полки нечистых демонов, как видение в Боге.
57) Блажен, кто памятует о своем отшествии из этой жизни и воздерживается от привязанности к наслаждениям мира сего; потому что многократно усугубленное ублажение приймет во время отшествия своего. — Он есть рожденный от Бога; и Святой Дух — кормитель его; из лона Духа сосет он живоносную пищу, и к веселью своему обоняет воню его [58].
58) Ничто не охлаждает так огня, вдыхаемого в сердце Святым Духом к освящению души, как обращение с людьми, многоглаголание и всякая беседа, кроме беседы с чадами таин Божиих, способствующей, к приращению ведения Божия и к сближению с Богом. Ибо таковая беседа сильнее всех добродетелей пробуждает душу к жизни, искореняет страсти и усыпляет скверные помыслы. Пребывание и обращение с подвижниками тех и других обогащает тайнами Божиими [60, 61].
59) Трапеза пребывающего всегда в молитве сладостнее всякого благоухания от мускуса и благовония от мира: боголюбивый вожделевает оной, как бесценного сокровища. С трапезы постящихся, пребывающих в бдении, и трудящихся о Господе, заимствуй себе врачевство жизни, и возбуди от омертвения душу свою. Ибо среди них, освящая их, возлежит Возлюбленный, и горечь злострадания их претворяет в неисповедимую свою сладость, духовные же и небесные служители Его осеняют их и святые яства их. И я знаю одного из братий, который ясно видел это собственными глазами своими [62].
60) Некто рассказывал мне из собственного опыта своего: „в которые дни имею я беседу с кем- нибудь, в те съедаю по три, или по четыре сухаря в день; если стану принуждать себя к молитве, то ум мой не имеет дерзновения к Богу, и не могу устремить к Нему мысли. Когда же разлучусь с собеседниками на безмолвие, в первый день принуждаю себя съесть полтора сухаря, во второй — один, а как скоро утвердился ум мой в безмолвии, усиливаюсь съесть один целый сухарь, и не могу, ум же мой непрестанно с дерзновением беседует с Богом, хотя и не понуждаю его к тому, и светозарность Божества не оскудевая осиявает меня видеть красоту Божественного света, и увеселяется ею. Если же во время безмолвия приключится кому прийти и поговорить со мною хотя один час, невозможно мне тогда не прибавить пищи, не оставить чего из правила, не расслабеть умом к созерцанию оного света [63, 64]'.
61) Был я у одного брата и вот что видел. Этот брат встал ночью и очень долго стихословил; затем вдруг оставлял правило, падал на лице свое, и до ста или более раз с горячностью, какую возжигала в сердце его благодать, ударял головою в землю. После сего вставал, лобызал крест Владычный, снова делал поклон, и лобызал тот же крест, и опять повергался на лицо свое. И такой обычай соблюдал он всю жизнь так, что невозможно изобразить мне числом множества его коленопреклонений. Да и кто был бы в состоянии исчислить поклоны этого брата, какие клал он каждую ночь. Раз двадцать со страхом и горячностью, с любовью растворенною благоговением, лобызал он крест, и опять начинал класть поклоны и стихословить; а иной раз от великого возгорения помыслов, распалявших его горячностью своею, когда не в силах был выносить разжжения оного пламени, препобеждаемый радостью, потому что не мог удержаться, вскрикивал. Поутру же, когда садился он за чтение делался подобным человеку плененному, и в продолжении каждой читаемой им главы, не раз падал на лицо свое, и на многих стихах воздевал руки свои к небу, и славословил Бога [70].
62) Слышал я от одного старца: „всякая молитва, в которой не утруждалось тело и не скорбело сердце, вменяется заодно с недоношенным плодом чрева, потому что такая молитва не имеет в себе души' [75].
63) Будь подобен Херувимам и не думай, что кроме тебя и Бога есть кто либо другой на земле, о ком бы заботиться тебе [85].
64) Иное дело — молитвенное услаждение, а иное — молитвенное созерцание. Последнее в такой мере выше первого, в какой совершенный человек выше несовершенного отрока. Иногда стихи делаются сладостными в устах, и стихословие одного стиха в молитве неисчетно повторяется, не дозволяя переходить к другому стиху; и молящийся не знает насыщения. Иногда же от молитвы рождается некое созерцание, и прерывает оно устную молитву, и молящийся в созерцании, изумевает, цепенея телом. Такое состояние называем мы молитвенным созерцанием, а не видение и экстаз, или мечтательный призрак чего либо [88].
65) Как вся сила законов и заповедей, какие Богом даны людям, по слову отцов, имеет пределом чистоту сердца: так все роды и виды молитвы, какими только люди молятся Богу, имеют пределом чистую молитву. Ибо и воздыхания, и коленопреклонения, и сердечные прошения, и сладчайшие вопли, и все виды молитвы, имеют пределом чистую молитву, и до нее только имеют возможность простираться. Подвиг в молитве— лишь до сей молитвы; а за сим пределом будет уже изумление, а не молитва, потому что все молитвенное прекращается, наступает же некое созерцание [89, 90].
66) Как из многих тысяч едва находится один, исполнивший заповеди и достигший чрез то душевной чистоты: так из тысячи разве один найдется, при великом рачении и бдительности сподобившийся достигнуть чистой молитвы; а достигший того таинства, которое уже за сею молитвою, едва находится и из рода в род [91].
67) Молитва есть моление, заключающее в себе или прошение, или благодарение, или хваление. Сими движениями и ограничиваются молитвенные движения. А чистота и нечистота молитвы зависит от следующего: коль скоро в то самое время, как ум приуготовляется принести одно из сказанных движений своих, примешивается к нему какая либо посторонняя мысль, или забота о чем-нибудь, тогда молитва сия не называется чистою [91, 92].
68) Святые в будущем веке, где ум их поглощен Духом, не молитвою молятся, но с изумлением водворяются в веселящей их славе. Так бывает и с нами. Как скоро ум сподобится ощутить будущее блаженство; забудет он и самого себя, и все здешнее, и не будет уже иметь в себе движения к чему либо. Обычно ум — домостроитель чувств и помыслов, и царь страстей: но когда управление Духа возгосподствует над ним; тогда отъемлется у него власть, и он путеводится уже, а не путеводит. И где тогда будет молитва, когда природа не в силах иметь над собою власти, но иною силою путеводится, сама не
