принимая их, несмотря на отсутствие серьезного математического образования. Это письмо и многим другим моим друзьям, включая тех, с кем не случилось договорить - Володе Карелину, например, Мише Гараеву, Леше Бобкову (Институт Ивановского Академии меднаук), рано ушедшим из жизни, Пете Посохову (Хабаровский мединститут), ушедшему совсем недавно - но тоже, конечно, рано, - всем, у кого я в долгу. У своего однокурсника Пети Посохова я в предвыпускном 1964 году взял почитать учебник генетики М.Е.Лобашева; этот учебник произвел на меня настолько сильное впечатление, что сориентировал при выборе профессии. Лет десять назад я встречался с Петей в Хабаровске и сфотографировал этот учебник (тот самый экземпляр! - в котором сохранились еще мои карандашные пометки) из-за спины д-ра П.С.Посохова, который стал заведующим кафедрой общей биологии в Хабаровском мединституте (теперь Университете, кажется):
Это письмо и моим родителям - папе, который часто говорил о своем интересе к тому, как работает клетка - хотя профессионально был очень далек от этого, и маме, у которой был необычайно широкий кругозор, хотя она, дочь холодного сапожника, рано осиротела и получила только одно высшее образование. Я не сумел вовремя ответить на ее вопрос, почему не пришел к Богу. Этот вопрос меня поразил. Отец знал Евгения Онегина наизусть, сам я не смог осилить даже Графа Нулина (который мне страшно нравился в исполнении Сергея Юрского), неизменно спотыкаясь перед окном (возникшей дракой козла с дворовою собакой). Книг у нас дома было очень много, больше я не видел в детстве ни у кого.
Лет шесть-семь назад нормальное финансирование российской науки (с точки зрения профессионалов, а не властей или других сил небесных), практически обнулилось, и для работы остались только карандаш, бумага и воображение, а для оптимизма - лукавый сколковский Ренессанс, базарное (в обоих смыслах[30]) российское Ананербе, невидимый наукоград:
Они считают, что российскую науку Поднимет Сколково - такая вука-вука. Кто 'они'? Да эти - высшего звена 'менеджеры по продажам'. У них по 'два-три образования' - Ньютону не снилось с Ломоносовым, но занимаются они только тем, чем могут - продажами. Они продают все - от цыплят до углеводородов. Завет великого Учителя[31] (который и сам был 'эффективным менеджером') они понимают истово: Если наука не продается - ее уничтожают. Излучая светлый оптимизм, они поют о бюджетной штопке каких-то дыр, прорех и прорывов. Они верят только в примитивный дарвинизм - в экономические рычаги и в классическую формулу товар-деньги-навар, в которой каждый последующий член крупнее предыдущего. Об этической потребности мира они не слыхали и в библейском завете 'возлюби ближнего, как себя самого' нонпарель выводят за скобки. Их профнепригодность - если они на государственной службе - бросается в глаза.
Многолетнее унижение российской науки этими насекомыми вызывает гнев. Для них она - Педагогическая Провинция, манеж с опилками для игры в бисер на спинах трёх китов - всяких алюминиевых титанов, всяких 'миннаук' того же пошиба и всяких телевизионных шъмънъв (все равно - шоуменов или шаманов). По- английски-то они - 'лет ми спик фром ол май харт' (и даже 'тханк ю вери мух'), а что будет по-китайски - с их двумя-тремя 'высшими'? А ведь они - с их курсом - обязательно допрыгаются до нужды изучать китайский. Хотя вряд ли это им поможет.
- Господи, о чём это ты, Автор? Куда тебя несёт?
- Да так, увлекся. Впомнил стихотворение Тао Юань-мина[32] :
Ученый Чжунвэй любил свой нищенский дом... ... Жил сам по себе, спокойно, без перемен - И радость искал не в благах, не в нищете! В житейских делах беспомощный был простак. Не прочь бы и я всегда подражать ему! Так вот, взявши эти самые бумагу и карандаш, я с головой погрузился в идеи Щербака. Несколькими собственными находками, которые показались мне интересными, я обязан научному сотруднику Вычислительного Центра Российской Академии наук доктору Владимиру Гаранже и своему младшему сыну Петру. Я опубликовал в arXiv'е[33] свои наблюдения, не выдвигая гипотез для их объяснения, поскольку это могло вывести размышления за рамки привычной молекулярно- биологической аксиоматики. А потом пришло время попрактиковаться на родном языке. Сложность и насыщенность краткого (в формате статьи) текста, который навсегда озадачил редакцию российского журнала Природа, заставил меня подумать о более пространном повествовании, куда я смог бы вложить гипотезу, 'стесненную' только логикой.
Небольшая книжка Френсиса Крика «Жизнь, как она есть» начинается так: «Итальянский физик Энрико Ферми обладал выдающимися талантами. Его жена считала, что он был гением, и с ней согласились бы многие ученые». Говорят, все люди на Земле знакомы друг с другом «через два-три рукопожатия». В Университете Чикаго, где мне несколько лет посчастливилось работать в Лаборатории Бернарда Ройзмана (Ковлеровские Лаборатории онковирусологии), я познакомился с профессором emeritus Фрумой Лазаревной Гатчок (Gottschalk). Она была старше меня не меньше, чем лет на сорок, то есть практически годилась в бабки (я никогда не знал собственной), оказалась в Штатах еще в 30-ых, была бесконечно гостеприимна и могла так же бесконечно рассказывать о друзьях и гостях своего дома и о тех временах, когда был жив ее муж, известный ученый-историк Луис Рейхенталь Гатчок, увлекавшийся личностью и судьбой генерала Лафайета. С Фрумой на вечере Андрея Вознесенского в ноябре 77-го меня познакомила дочка одного из участников Металлургического Проекта (преобразованного потом в известный Проект Манхеттен) Леночка Платцман. Фрума родилась в Самаре, и ее русский был очень хорош. Когда ей сравнялось 22, она одна (времена НЭПа!) отправилась из Москвы в Европу искать хорошего учителя музыки и нашла его в Кельне. Я со своим русским оказался для нее — по ее же словам — благодатной аудиторией и с изумительным чувством причастности «через одно рукопожатие» слушал рассказы про ее друзей и гостей ее дома — Александра Керенского, Федора Шаляпина, Иегуди Менухина (тетушка Фрума была первоклассной пианисткой), Сола Беллоу, которого я люблю (то есть, его романы), а она — нет (то есть, его «романы»), поскольку считала, что он непорядочно обходился со своими женами (одна из которых была ее подругой), выводя их в своих книгах без должного уважения, — и про множество других знаменитостей. Среди них были и наши «посвежее» — Юрий Яковлев, о котором она говорила с придыханием, и Олег Даль, вдове которого она очень сочувствовала, зная ее лично. Ну, и неизбежные Евтушенко с Вознесенским. Для недоверчивых: ни Рахманинов со Стравинским, ни Сциллард с Комптоном (оба работали тут же, в Университете), ни любимые ею Баланчин с Барышниковым не бывали у нее в гостях. Зато друзьями ее дома и ее семьи были, как вы, наверное, догадались, Энрико и Лаура Ферми. Они жили здесь же, в Гайд-Парке, и Энрико тоже работал в Университете Чикаго.
Мне было 5 месяцев, и год моего рождения еще продолжался, когда в Металлургической Лаборатории Университета была проведена первая управляемая ядерная реакция. Теперь это место — рядом с теннисным кортом — отмечает бронзовый памятный знак в виде оплавленного взрывом атомного
