инженерами.
Почему Хельмут Хаммер не может быть на правильном пути? Естественнонаучное объяснение я охотно сравнил бы с аналогичным разумным объяснением из специальной археолого-этнологической литературы, однако комментарий [31] к
Действительно, ночь. С объяснениями подобного рода более чем за 100 лет мы не продвинулись ни на шаг. Из рукописей майя и древне мексиканских пиктографических рукописей якобы постоянно выскакивают только боги и их символы, ягуары, магические символы и много других фокусов.
Археолого-этнологические толкования могут мирно сосуществовать с естественнонаучными: «дни- знаки» могут изображать дни-знаки, точно так же как они могут представлять и аминокислоты. Я хотел бы только приоткрыть дверь к новым возможностям. Даже если я еще раз скажу, что не вижу, плодотворно ли предложение Хаммера, то непременно услышу в ответ, что древние народы Центральной Америки не имели понятия о клетках, их строении и генетическом коде, ведь они же были народами каменного века.
Поскольку сказанное мудрым Белым Медведем, который из истории своего народа знает, что на втором этаже «университета» в Паленке ученикам преподавали строение жизни и химические элементы, не помещается в ящички научных знаний, его слова пропускают мимо ушей. Их первыми преподавателями были качина — наставники, прибывшие из Вселенной.
Если согласиться с этим, станет также понятно, что сотни раз переписанные кодексы были передаваемыми из поколения в поколение учебниками.
«Иметь фантазию — не значит что-то придумывать. Это значит что-то делать из вещей».
Строить воздушные замки ничего не стоит, но разрушать их очень дорого.
Тот, кто сегодня протискивается в хаосе Мехико, не подозревает, что ходит по земле с богатой историей. Я не знаю, имеют ли об этом представление местные жители.
В крупнейшем городе мира — на высоте 2440 м в высокогорной долине Анауак — живут примерно 18 млн человек, более точно сказать нельзя, поскольку каждая перепись дает другие данные. Эксперты ООН подсчитали, что в 2000 г. при продолжающемся бурном росте на этих 1500 км будут жить около 40 млн, если к тому времени город не погибнет сам по себе, как тот, на древних руинах которого он стоит.
Миллионы задыхаются под колпаком смога; ежегодно 100000 случаев смерти относят за счет отравленного воздуха. Мексиканцы, потомки ацтеков, с фатальным равнодушием губят свои легкие ядовитым воздухом, словно древние боги требуют от них человеческих жертвоприношений.
С шести утра до глубокой ночи в ушах стоит гул автомобильных гудков трех миллионов легковушек; в высокогорной котловине гудки кажутся более пронзительными, более громкими, сильнее бьющими по нервам. Более 20000 автобусов выбрасывают иссиня-черные клубы дыма, против которого влажные носовые платки в качестве фильтров бессильны. 17000 полицейских в синих мундирах пытаются резкими свистками и по-южному небрежными жестами управлять лавиной металла, она же ползет очень медленно — несмотря на грандиозные городские автомобильные магистрали, медленнее, чем пара лошадей сто лет назад. Насколько поражена система кровообращения этого гигантского города, видно по фонарям, которые по вечерам загораются и часто полностью гаснут на время, это демонстрирует перегруженная телефонная сеть, в которой звонки превратились в лотерею с сомнительным выигрышем, это показывает питьевая вода, вечно воняющая хлором и другими неопределимыми химикатами. Даже без войн люди могут массово убивать себя.
Город Мехико — это роскошные дворцы таких отелей, как «Камино реал» и «Эль президенте Чапультепек», в которых находятся филиалы самых изысканных парижских ресторанов, например «Максим» и «Фуке». Множество кафетериев и бистро, небольших закусочных с фольклорными программами и не всегда солидная элегантность на сверкающих проспектах небрежно скрывают бедность и перенаселенность. В нескольких же кварталах от центра в жалких трущобах царствует нищета, люди живут в крошечных хижинах рядом с помпезными средневековыми соборами и церквями, у края дороги фешенебельного квартала колониальной эпохи сидят бродяги.
В парке Чапультепек зеленеют кусты и огромные древние деревья ауэуэте в пышном великолепии, по-видимому, они адаптировались к ядовитым выхлопам. В этом парке когда-то прогуливались ацтекские цари, Моктесума II построил здесь на холме свою летнюю резиденцию. По воскресеньям тут объединяются бедность и богатство. Гордые мексиканцы восхищаются фонтанами, плавают на лодках по озерам, танцуют в ритмах самбы, приглашают туристов в свой задорный круг. Артисты — и те, кто себя таковыми считает, — демонстрируют свое певческое искусство добровольным слушателям. Туристы на газонах наблюдают за оригинальным мексиканским образом жизни во время пикников, танцев и игр. Подходят мальчишки с коробками или деревянными ящиками, в которых они носят свои нехитрые принадлежности; покорно- вопросительными взглядами они просят у иностранцев позволения наполировать до блеска их запыленную обувь. В толпе, словно феи былых времен, танцуют красивые девушки с черными волосами, огромными темными глазами и прелестной смуглой кожей.
Тут и там обтяпывают свои дела воришки: иностранцы на проспектах совершают покупки, в том числе в сотнях ювелирных магазинов, покупают настоящие и поддельные камешки, а в камешках воришки знают толк. Бутики соблазняют дорогими витринами, а рядом с ними нищие в дырявых брюках тусклым взглядом и просящими жестами морщинистых рук умоляют дать пару песо.
Мехико — город контрастов. Треть населения живет в трущобах, например в пригороде Незауалькойтль босоногие люди обосновались вдоль дороги в город Пуэбла в хижинах из гофрированного листа и картонных коробок, автомобильных шин, деревянных палок и стальных прутьев. Здесь, естественно (!), процветает алкоголизм; мужчины пьют текилу или дешевую пульке, убивающую их водку из агавы. И это неудивительно при уровне безработицы почти 60 %. «Жителям Мехико приходится постоянно что-то делать, — сказал мне один из 150 000 водителей такси, — а если они ничего не делают, они пьют».
Недалеко от этого царства нищеты находится величественная Государственная опера. Каждый день на площади Гарибальди играют группы музыкантов-марьячи в широкополых шляпах и расшитых серебром
