которому в виде большой петли привязан трос, свисающий между длинных ног. Современно, как майка, выглядит и украшение из ленты с вышитым лицом, которая заканчивается бахромой. Штаны узкие, как джинсы, на ногах башмаки по щиколотку с довольно экстравагантными застежками. По левую руку от этого мужчины стоит босой человек в одной набедренной повязке; кажется, он протягивает что-то мужчине в центре, невежливо показывая куда-то вытянутым указательным пальцем. С правой стороны на этом каменном фоторепортаже босой, но облаченный в шлем индеец сидит на табуретке и жонглирует шарами или чем-то круглым — в общем, такими же предметами, что держит и одетый по-современному мужчина. Динамичную сцену обрамляют птицы, фигурки, лица и символические знаки. И нужно очень внимательно присмотреться, чтобы обнаружить овальный предмет, который находящийся в центре мужчина носит на правом запястье, — а это достойно внимания, поскольку на другом конце мира — в стране Аккад и в Вавилоне на Евфрате, — все боги были снабжены подобным странным реквизитом. Насколько глубоко камень сидит в земле? Есть ли рельеф и на невидимой стороне? Туда еще не добралось пытливое племя археологов.
На деревенской площади в Санта-Лусия-Котсумальгуапа камень с такими же изображениями установлен на возвышении как памятник. Археологи считают, что здесь представлена сцена ритуального облачения перед игрой в мяч — массовым спортом майя. Такое толкование я подвергаю сомнению, основанному на здравом смысле: головное украшение главенствующей персоны мешает играть, свисающий канат препятствует бегу, тугой широкий пояс сжимает туловище, громоздкие башмаки не позволяют совершать необходимые в игре быстрые повороты; кроме того, нельзя представить себе игру в мяч, в которой применяются заостренные орудия. Кстати, точь-в-точь такие же предметы даны статуям богов в Туле, столице богов империи тольтеков.
Из земли, на которой мы стояли, в 1860 г. при работах по раскорчевке на свет были извлечены прекрасные стелы. Весть об этом дошла до австрийца доктора Хабеля, который в 1862 г. путешествовал по Мексике и посетил эту местность; он выполнил первые рисунки этих стел, которые во время пребывания в Берлине показал директору Имперского музея этнографии, доктору Адольфу Бастиану (1826–1905). В 1876 г.
Бастиан посетил Санта-Лусия-Котсумальгуапу, купил у владельца финки найденные к тому моменту камни и закрепил за Берлинским музеем право на все будущие находки. Теперь в музее этнографии в Западном Берлине можно видеть восемь стел. По договору купли-продажи 1876 г. музей также имел право на каменный рельеф с поляны на маисовом поле, но ныне древности нельзя вывозить из страны. Страны Центральной Америки стали гордиться своей историей; если бы они еще защитили свое бесценное достояние от непогоды, вот тогда радость от обретенной самоидентичности народа не была бы омрачена.
Считают, что на стелах в Берлинском музее этнографии воспеты культовые сцены игры в мяч: богу Солнца победитель протягивает сердце. Что же это за бог Солнца, которому оказываются такие почести? Он изображен как облаченное в шлем, окруженное веером лучей существо, которое спускается с неба. Понятно, что краткого названия по каталогу — бог Солнца — недостаточно. Говоря на соответствующем духу времени языке, следует задаться вопросами: кого следует представлять себе под именем «бога Солнца»? Какой ранг он занимал в преданиях тех, кто изображал его на рельефе, а также почему бог Солнца мог требовать наивысшую жертву — сердце?
— Вы хотите купить камни? — спросил тракторист, когда мы привезли ему обратно мальчишку- индейца.
— Нет, спасибо! — сказал я. Тот, кто будет задержан на границе с древностями в багаже, окажется — вольно или невольно — нарушителем закона, поэтому нет никаких шансов доставить человека с маисового поля под Санта-Лусия-Кот-сумальгуапой в мой садик в Фельдбруннене под Солотурном. В 1876 г. у доктора Бастиана даже при санкционированной государством перевозке возникли почти неразрешимые проблемы с перемещением многотонных стел. Только два вызванных из Германии инженера нашли способ доставить громадины по непроходимым дорогам в находящийся в 80 км отсюда порт Сан-Хосе: стелы с рельефом (он расположен лишь на одной стороне) распилили вдоль на две части, в задней части для снижения веса сделали выемку; плоские, но все еще тяжелые плиты закрепили на запряженных быками телегах; при погрузке одна стела сорвалась и утонула в акватории порта, где лежит до сих пор. В последующие дни я также наотрез отказывался от предложений «древних камней».
Брюнетка дала неверные сведения; по ее словам, финка Лас-Илльюзионес находилась в соседней деревне. Тракторист сказал, что ее можно найти сразу за городом, поэтому на деревенской площади нам пришлось спрашивать о прямом пути.
В тени — на ступенях церкви периода испанского колониального владычества — трое индейцев играли в карты. На вопрос о дороге один из них с лукавой ухмылкой подошел ко мне и предложил купить «древние камни». Ничто не могло соблазнить меня приобрести камни даже удобного формата. Без микроскопа и специальных знаний нельзя понять, что действительно является, а что только выглядит «древним». Местные жители наловчились придавать валунам древний вид. По-прежнему обладая склонностью к художественным ремеслам, они выцарапывают по образцам на камнях мифологические сцены, кладут их в раскаленную древесную золу, натирают сапожной ваксой и на пару дней оставляют под ливнем. Так — помимо маиса и кофе — здесь вырастают столь любимые торопливыми путешественниками «древние камни» для домашних коллекций.
На другой стороне дороги, под покрытым разноцветной листвой деревом мескито, плоды которого, похожие на плоды рожкового дерева, идут на корм скоту, сидел полицейский. Когда я направился к нему, чтобы получить, так сказать, официальную информацию, молодой человек в мундире встал и выудил из нагрудного кармана свисток, давая нам понять, что может свистом вызвать подкрепление. Знал ли он, где находится желанная для нас цель, по его бесстрастному лицу прочесть было нельзя; во всяком случае, он отправил нас к своему коллеге в участок; тот выслушал наш вопрос и молча проводил в соседнюю комнату к командиру. С приветливой решительностью шеф потребовал предъявить мой паспорт и критически рассмотрел каждую из четырех поставленных на границах печатей. Кем он меня посчитал? Охотником за антиквариатом? Его официальность растворилась в любезности, когда он, листая странички паспорта, обнаружил швейцарский крест. На непонятном диалекте он приказал юному застенчивому новобранцу проводить нас к финке Лас-Илльюзионес.
Мы ехали на полном ходу, когда полицейский неожиданно показал рукой, что цель достигнута. Я едва успел затормозить. Наш «фольксваген» стал у кованых ворот.
— Лас-Илльюзионес! — провозгласил тщедушный парень.
Выйдя из машины, я сразу наткнулся на точную копию каменной скульптуры, которую пять лет тому назад сфотографировал в Эль-Баул, в деревушке, расположенной в нескольких километрах от Санта- Лусия-Котсумальгуапа. В Эль-Бауле, как и здесь, был изображен сильный, как медведь, мужчина в боевом головном уборе, плотно охватывавшем голову, как шлем водолаза; в «окошке» видно лицо; «шлем водолаза» соединен «шлангом» с «баллоном» на спине.
«Разумеется, — читаю я, — речь идет о победителе игры в мяч». Если «игрок в мяч» из Эль-Баул годами и десятилетиями дремал под дырявым деревянным навесом на задворках сахарного завода, то условия, в которых находилась копия, были не лучше: она скучала рядом с кучей хлама на автостоянке. Как бы там ни было, замечательный экземпляр из Эль-Баула занесен в археологический каталог как «монумент № 27», но я нигде не нашел указания, что у него есть брат-близнец. Или монумент № 27 перевезли сюда? (В тот же день в Эль-Бауле я провел расследование. Удалец стоит на старом месте, только защитный деревянный навес растворился в воздухе.)
