наказывающих перемещение капитальных благ, рабочих и потребительских товаров из одних областей и районов в другие, и что рабочие безразличны к местам проживания и работы, то существует тенденция распределения населения по земной поверхности в соответствии с физической производительностью первичных природных факторов производства и осуществленной в прошлом иммобилизацией неадаптируемых факторов производства.
Можно было бы назвать районы сравнительно перенаселенными, если бы рыночные ставки заработной платы плюс (положительная или отрицательная) затратная составляющая были в них меньше, чем стандартные ставки, и сравнительно малонаселенными, если бы рыночные ставки заработной платы плюс (положительная или отрицательная) затратная составляющая были выше, чем стандартные ставки. Однако прибегать к такому определению данных терминов нецелесообразно. Они не помогают нам объяснить реальные условия формирования ставок заработной платы и поведение наемных рабочих. Мы можем назвать район сравнительно перенаселенным, если в нем рыночные ставки заработной платы ниже, чем стандартные ставки плюс и (положительная или отрицательная) привязывающая составляющая, и (положительная или отрицательная) затратная составляющая, т.е. где
С соответствующими изменениями то же самое верно и для миграции индивидов, работающих на себя и продающих свой труд в виде содержащей его продукции или оказывающих личные услуги.
Концепции привязывающей составляющей и затратной составляющей аналогичным образом применяются и к переходу из одной отрасли в другую, а также к смене одной профессии на другую.
Вряд ли существует необходимость уточнять, что описываемые этими теоремами миграции происходят только в той мере, в какой отсутствуют институциональные барьеры для перемещения капитала, труда и товаров. В нашу эпоху дезинтеграции международного разделения труда и стремления каждого независимого государства к экономической самодостаточности, описанные тенденции в полной мере действуют только в границах каждой отдельно взятой страны.
Для человека животные являются материальным фактором производства. Возможно, однажды по соображениям морали люди станут обращаться с животными более мягко. Пока же человек не оставляет животных без присмотра и не позволяет им вести себя как заблагорассудится, он всегда обращается с ними как с объектами своих действий. Общественное сотрудничество может существовать только между человеческими существами, поскольку только они способны проникнуться смыслом и преимуществами разделения труда и мирного сотрудничества.
Человек подчиняет животное и включает его в собственные планы деятельности в качестве материального предмета. Приручая, одомашнивая и дрессируя животных, человек часто демонстрирует понимание психологических особенностей этих живых существ; он апеллирует, если можно так выразиться, к их душе. Но даже в этом случае пропасть, отделяющая человека от животного, остается непреодолимой. Животные не могут получить ничего, кроме удовлетворения потребностей в еде и сексе, а также достаточной защищенности от угроз, исходящих от внешних факторов. Животные характеризуются как животные как раз потому, что они таковы, какими железный закон заработной платы представляет рабочих. Человеческая цивилизация никогда бы не возникла, если бы люди сосредоточились исключительно на питании и спаривании; так и животные не могут ни устанавливать социальные связи, ни участвовать в человеческом обществе.
Люди пытались относиться к своим собратьям так, как они относились к животным, и соответствующим образом обращаться с ними. Они пользовались плетьми, чтобы заставить рабов на галерах и бурлаков работать как ломовых лошадей. Однако опыт показал, что эти методы необузданного зверства приводят к весьма неудовлетворительным результатам. Даже самые неотесанные и бестолковые люди добиваются гораздо большего, когда работают по собственной воле, а не из-под палки.
Первобытный человек не различал свое право собственности на женщин, детей и рабов, с одной стороны, и свое право собственности на скот и неодушевленные предметы с другой. Но по мере того, как он начинает использовать их не просто как вьючных животных, он вынужден ослабить оковы. Он должен постараться заменить страх в качестве побудительного стимула на своекорыстие и эгоизм; он должен попытаться привязать к себе раба с помощью человеческих чувств. Если от побега раба теперь удерживают не только цепи и надзор, если он теперь работает не только из страха быть высеченным, то отношения между господином и рабом трансформируются в общественные связи. Раб может, особенно если память о счастливых днях свободы все еще свежа, оплакивать свое несчастье и страстно желать освобождения. Но он смиряется с тем, что кажется неизбежным положением дел, и приспосабливается к своей судьбе таким образом, чтобы сделать ее терпимой насколько возможно. Теперь раб стремится удовлетворить своего господина с помощью прилежания и выполнения порученных ему заданий; господин стремится пробудить энтузиазм и лояльность раба посредством сносного обращения. Между хозяином и работником устанавливаются близкие отношения, которые вполне можно назвать дружбой.
Возможно, воспеватели рабства были не совсем неправы, когда утверждали, что многие рабы были удовлетворены своим положением и не стремились его изменить. Возможно, существуют индивиды, группы индивидов и даже целые народы и расы, которым нравятся безопасность и защищенность, обеспечиваемая зависимостью, которые безразличны к оскорблениям и унижениям и рады платить определенным количеством труда за привилегию жить в комфорте состоятельного семейства, в чьих глазах плети и дурной нрав господина кажутся незначительным злом или вообще не кажутся злом.
Разумеется, условия, в которых рабы трудились на больших фермах и плантациях, в рудниках и на галерах, очень сильно отличались от идиллически описываемой жизни домашней прислуги, горничных, поваров и нянек, а также от условий существования несвободных работников, скотниц и пастухов на небольших фермах. Ни один апологет рабства не посмел превозносить участь римских сельскохозяйственных рабов, закованных в цепи и битком набитых в
Отмену рабства и крепостничества нельзя приписать ни учениям теологов и моралистов, ни слабости или великодушию господ. Среди проповедников религии и нравственности было много красноречивых и сторонников, и противников рабства[Cм. об американской прорабовладельческой доктрине: Beard C. and M. The Rise of American Civilization. 1944. I. 703–710; Meriam C.E. A History of American Political Teories. New York, 1924. P. 227–251.]. Рабский труд исчез потому, что не смог выдержать
