приказам, на которых стоят подписи Гиммлера или Кейтеля[46].
Клюге был ошеломлен. Его желание присоединиться к заговорщикам моментально улетучилось. К нему вернулась обычная привычка тщательно рассматривать все имеющиеся факты, прежде чем принять решение. Он приказал Блюментриту раздобыть больше информации и отказался принимать окончательное решение до полного прояснения обстановки. Но получить достоверные факты оказалось не так-то просто. Блюментрит без особого труда дозвонился до Растенбурга, но не смог поговорить ни с одним облеченным властью лицом. Кейтель? Йодль? Варлимонт? Они все на совещании. После четверти часа бесплодного ожидания он положил трубку и сообщил Клюге о неудаче. Затем Блюментрит связался с командиром частей СС в Париже генералом Обергом, но тот знал не больше, чем другие. Его источником информации было тоже радиообращение Геббельса. Тогда у Блюментрита появилась очень, на его взгляд, продуктивная идея. Как насчет генерала Штиффа, его бывшего коллеги по Восточному фронту? Ему удалось связаться со Штиффом довольно легко, при этом он даже не подозревал, насколько оказался близок к сердцу заговора. Но после того, как бомба не выполнила свою работу и фюрер остался жив, Штифф отмежевался от заговора. Он всячески старался обезопасить себя, утверждая, что Гитлер, безусловно, жив, а сообщение по радио — чистая правда.
— Откуда вы взяли эту ерунду о смерти фюрера? — поинтересовался он.
— Получили сообщение по телетайпу, — ответил, взяв трубку, Клюге.
— Нет, нет, — убежденно заверил Штифф. — Гитлер жив и здоров.
Клюге больше не сомневался. Все было кончено.
— Чертова игрушка сработала вхолостую, — сказал он и пожал плечами. Он сам неоднократно уверял Герделера, что переворот не может быть успешным, если Гитлер останется в живых. Было бы величайшей глупостью теперь пытаться заниматься полумерами. Пока ждали приезда Штюльпнагеля и командующего 3 -м воздушным флотом люфтваффе фельдмаршала Шперле, который также был приглашен на совещание, Клюге поделился своими тяжелыми думами с коллегой и старым другом Блюментритом. В то время как Шпейдель был занят текущими делами, Клюге признался Блюментриту в том, что давно его угнетало. Правда, он умолчал о встрече с Беком и Герделером в Берлине.
— Вы знали или, по крайней мере, подозревали, что я был связан с этими людьми. Это были дни, когда надежда еще не умерла. А вот сегодня надеяться уже не на что. Нет смысла. Летом 1943 года, когда я еще был в Смоленске, ко мне дважды приезжали посланцы Бека и Вицлебена. Они пытались убедить меня согласиться с их политическими планами. В первый раз мы беседовали довольно долго, но уже во второй раз у меня появились большие сомнения. И я сказал, что они не должны рассчитывать на меня. Тогда они отправились к Гудериану, который только что был уволен, но он тоже не захотел с ними связываться.
Наступил вечер. Часы показывали половину девятого. Люди Ремера собрались у дома Геббельса. Они ждали выступления первого оратора рейха. Он кратко обрисовал ситуацию, после чего в своей обычной манере обрушился на преступников, замысливших покушение на жизнь фюрера. Теперь батальону охраны предстояло выполнить историческую задачу — исправить тот вред, который уже нанесен, и избавить Берлин от угрожающих ему опасностей. Затем вперед выступил Ремер и сообщил, что фюрер лично поручил ему это великое дело. Выступления произвели большое впечатление. После этого Ремер приступил к повторному развертыванию своего войска, одновременно предупреждая всех офицеров, с которыми вступал в контакт, о необходимости сообщить правду своим командирам.
А Гизевиус столкнулся с некоторыми трудностями. Ему не удалось проехать в штаб Гелльдорфа. Пришлось оставить машину и пробираться в здание с задней двери. Когда ему наконец удалось встретиться с Гелльдорфом и Нёбе, они уже знали об отступничестве батальона охраны, о том, что Ремеру приказано арестовать заговорщиков, а Гиммлер находится на пути в Берлин, чтобы подавить бунт. Гизевиус пришел в отчаяние и предложил перехватить Гиммлера и убить его.
Гелльдорф и Нёбе не стали слушать подобную чепуху. Их главной задачей теперь стало спасение собственных жизней. В какой-то мере им повезло. Из-за неумелых действий генералов они, собственно говоря, ничего не сделали. Все было кончено, и Гизевиусу было предложено идти на все четыре стороны. Никого больше не волновало, что Гизевиус в это время должен был заниматься своими консульскими проблемами в Швейцарии. Это уже было его личное дело.
— Исчезните, — просто сказали ему.
А Гелльдорф даже сделал широкий жест и предложил ему машину, но не надолго, чтобы только выбраться из центра Берлина.
— Я поеду на Бендлерштрассе, — заявил Гизевиус.
Гелльдорф уставился на него в немом изумлении.
— Вы сошли с ума? — поинтересовался он.
— А разве вы, Гелльдорф, являясь человеком чести, не почувствуете ко мне отвращение, если я не вернусь к Беку?
— Ни в коем случае! — ответствовал Гелльдорф. — Эти генералы годами плевали на нас. Они пообещали нам все, а что получилось? Дерьмо! Дерьмо!
Гизевиус все же направился на Бендлерштрассе, но дорога оказалась перекрытой. К этому времени он уже понял, что возвращение в военное министерство является никому не нужным и довольно глупым актом самопожертвования. Водитель попробовал проехать другой дорогой, но оцепление, судя по всему, было сплошным. Тогда Гизевиус попросил ехать в противоположную сторону — от центра Берлина — и отвезти его в Шарлоттенбург, расположенный в двух милях к западу за Тиргартеном. Дальше водитель все равно не поехал бы. Выйдя из машины, Гизевиус разорвал свой внушительный пропуск с подписью Штауффенберга — безмолвный свидетель короткого взлета и падения полковника — и решил найти убежище в подвальных комнатах дома Штрюнков. Ему было что рассказать, в обмен на предоставленную крышу над головой.
На Бендлерштрассе Фромм, арестованный около четырех часов дня, так и сидел один в небольшой комнате. В восемь часов вечера Гепнер удовлетворил его просьбу о переводе этажом ниже в его личные апартаменты в обмен на обещание не делать ничего, что могло бы представить угрозу перевороту. Ему даже дали бутерброды и бутылку вина. Спустя полчаса встречи с Фроммом потребовали три генерал- майора, сотрудники его штаба, отказавшиеся поддержать заговорщиков. И Гепнер это требование тоже удовлетворил, хотя им пришлось согласиться на взятие под стражу. Но охранник, приставленный к этим людям, оказался настолько легкомысленным, что офицерам без труда удалось сбежать через запасной выход, о существовании которого им сообщил Фромм. Он хотел, чтобы офицеры привели помощь. Примерно в это же время Вицлебен покинул здание военного министерства через главный вход. Он пребывал в крайнем раздражении — путч потерпел крах. В своем «мерседесе» он уехал в загородное имение, расположенное в пятидесяти милях к югу от Берлина. В пути он сделал только одну остановку в Цоссене, чтобы поделиться мыслями с генералом Вагнером, с которым и провел большую часть времени, вместо того чтобы поддерживать Бека на Бендлерштрассе.
В девять часов по радио было передано сообщение о том, что через несколько часов к немецкому народу обратится сам Гитлер.
После долгой поездки из Парижа Штюльпнагель, Хофакер и их спутники около половины девятого прибыли в штаб Клюге в Ла Рош-Гийон. Их лишь на несколько минут опередил командующий 3-м воздушным флотом люфтваффе фельдмаршал Шперле. Он с порога заявил Клюге, что считает это нелегкое путешествие совершенно ненужным, и тут же отбыл обратно в Париж. Его уже не было в штабе, когда машины Штюльпнагеля въехали в ворота и остановились у входа в замок, который когда-то был резиденцией герцога де Ларошфуко. Величественное сооружение стояло в долине Сены в окружении живописных меловых скал Иль-де-Франс и прохладным летним вечером казалось мирным и абсолютно спокойным.
Клюге принимал офицеров в том же кабинете, которым пользовался Роммель. Изумительные гобелены и стол, изготовленный еще в эпоху Ренессанса, по договоренности между Роммелем и теперешним герцогом убрали в часовню, стоящую в некотором отдалении у подножия меловой скалы. Кстати, герцог с семейством оставался в замке — в одном его крыле. Клюге тотчас пригласил офицеров к себе. Штюльпнагель вошел первым, за ним полковник Хофакер вместе с родственником генерала Шпейделя
