доктором Максом Хорстом — ближайшим соратником Хофакера по заговору. Хорст сам вел машину на пути из Парижа.
И судьбоносное совещание началось. Кроме Клюге в нем участвовали главные сторонники переворота Штюльпнагель, Хофакер и Шпейдель, сохранявший нейтралитет Блюментрит, а также Макс Хорст, прибывший для оказания моральной поддержки заговорщикам.
Клюге выглядел спокойным. Казалось, его вовсе не затронуло напряжение, владевшее Хофакером и Штюльпнагелем. Было согласовано заранее, что Хофакер, имевший адвокатский опыт, будет говорить от имени всех остальных в последней попытке вовлечь главнокомандующего в заговор. По словам Блюментрита, Хофакер в течение четверти часа весьма красноречиво вещал о необходимости избавить Германию от Гитлера и немедленно положить конец войне. Он изложил Клюге все факты в том виде, в котором их знал сам.
— Начиная с осени 1943 года, — сказал он, — я поддерживал связь между Беком и моим кузеном Штауффенбергом, с одной стороны, и парижской группой генерала Штюльпнагеля — с другой. — Он обращался к фельдмаршалу, зная о беседе, состоявшейся между Клюге и Беком в Берлине годом раньше.
Клюге слушал, никак не показывая ни своего одобрения, ни возмущения. В парке за окном, где Роммель так любил гулять, стараясь облегчить горечь поражений, быстро темнело.
— Фельдмаршал, — сказал Хофакер, глядя прямо в глаза Клюге, — то, что сейчас происходит в Берлине, не является определяющим фактором. Значительно важнее решения, принятые здесь, во Франции. Я призываю вас, во имя будущего нашей страны, поступить так, как поступил бы фельдмаршал Роммель, если бы сидел на этом месте. О своих намерениях он рассказал мне, когда мы виделись в последний раз — это было 9 июля. Я умоляю вас, господин фельдмаршал, порвать с Гитлером и взять процесс освобождения на Западе в свои руки. В Берлине власть находится в руках генерала Бека — будущего главы государства. Сделайте то же самое здесь. Не только армия, но и вся нация будет вечно вам признательна. Положите конец кровавой бойне на Западном фронте, и, быть может, тогда самая страшная катастрофа в истории нашей страны не произойдет.
Клюге не ответил. Быть может, он пока просто не знал, что сказать, только чувствовал некое внутреннее инстинктивное несогласие. Он молча рассматривал свои руки. Клюге поверил Штиффу, утверждавшему, что Гитлер жив, иначе говоря, что верховный главнокомандующий, которому он некогда приносил присягу верности, все еще у власти. А значит, для него, Клюге, выбора не было. Он мог появиться только в случае смерти фюрера. Фельдмаршал встал и сделал несколько шагов по комнате.
— Да, господа, — задумчиво проговорил он, — вышла осечка.
Штюльпнагель подался вперед, на его лице появилось выражение крайней озабоченности.
— Но я считал, господин фельдмаршал, что вы все знаете.
— Конечно нет, — резко ответствовал Клюге, — я и понятия не имел.
Штюльпнагель покинул группу молчащих офицеров и вышел на террасу, окруженную розовыми кустами. Что ему теперь делать? В Париже уже начались активные действия. Первые аресты произведены по его приказам. Отдавая их, он не сомневался, что Клюге его поддержит, тем более если окажется перед совершившимся фактом. Из глубокой задумчивости его вывел вежливый и спокойный голос Клюге.
— Господа, — сказал фельдмаршал, — могу я пригласить вас поужинать со мной?
Немецкое радио периодически прерывало трансляцию бравурной вагнеровской музыки, чтобы сообщить о предстоящем выступлении Гитлера. Прибытие Гиммлера поздним вечером в Берлин совпало с выступлением частей СС в поддержку подразделений майора Ремера. Шелленберг, глава внешней разведки Гиммлера, был предупрежден гестапо как раз вовремя, чтобы вернуть в Берлин майора Отто Скорцени (офицера, ставшего известным благодаря похищению диктатора Муссолини после падения последнего), который в это время спокойно отдыхал в спальном вагоне идущего в Вену ночного экспресса. Когда поезд остановился на одной из станций, майор услышал свое имя, выкрикиваемое станционным радио. Он сошел с поезда и через некоторое время доложил о своем прибытии Шелленбергу. По его словам, он нашел высших должностных лиц СД в состоянии, граничащем с паникой, из-за событий в Берлине. Успокоив своих начальников и обеспечив их охраной, Скорцени, по его словам, отправился выяснить, что в действительности происходит. Он провел вечер, переезжая от одного командира к другому, которые, по его мнению, должны были что-то знать, но на деле оставались в полном неведении относительно происходящего.
Гиммлер, теперь ставший новым командующим армией резерва, оказался достаточно мудр, чтобы не появляться на Бендлерштрассе. С аэродрома он поехал прямо домой к Геббельсу. С помощью Геббельса и Кальтенбруннера он организовал центр расследования, чтобы произвести первые аресты и допросить виновных.
В маленькой столовой фельдмаршальских апартаментов в герцогском замке был устроен ужин при свечах. Вечер получился весьма далеким от приятного. Создавалось впечатление, что офицеры собрались в доме, который только что посетила смерть. Они расселись за столом в соответствии со званиями. Молчание нарушал только голос Клюге, теперь звучавший до странности оживленно и беззаботно. На него больше не давила тяжесть необходимости принятия тяжелого решения, и он ел с большим аппетитом — за долгие часы, проведенные на линии фронта, он успел изрядно проголодаться. И фельдмаршал завел разговор о текущих фронтовых делах. Шпейделю было приказано позаботиться о подкреплении для Нормандии. Но Штюльпнагель и Хофакер молчали, потрясенные причудливой нереальностью происходящего. Им предстояло принять целый ряд нелегких решений.
В конце концов Штюльпнагель решился сказать Клюге правду.
— Фельдмаршал, — с тяжелым вздохом проговорил он, — могу я поговорить с вами с глазу на глаз?
Когда Клюге взглянул на генерала, в его глазах мелькнуло раздражение, но он все-таки согласился. В сгустившемся полумраке мерцали огоньки свечей. Клюге и Штюльпнагель вышли в соседнюю комнату. Оставшиеся за столом люди молчали. Тишина царила еще несколько минут и была нарушена ворвавшимся обратно фельдмаршалом. Тот в ярости закричал, обращаясь к Блюментриту:
— СД и генерал Оберг должны быть вот-вот арестованы! Или, может быть, уже арестованы! Господин фон Штюльпнагель отдал соответствующие распоряжения без ведома своего командующего! Он даже не удосужился поставить меня в известность! Это неслыханное нарушение субординации!
Клюге приказал Блюментриту немедленно отменить приказы об арестах, предложив воспользоваться для этой цели телефоном.
— Иначе, — кричал он, покраснев от гнева, — я слагаю с себя ответственность за все, абсолютно за все.
Только было уже слишком поздно. Блюментрит вернулся и доложил, что аресты уже ведутся.
— Почему вы мне не позвонили? — сухо поинтересовался Клюге, взирая на Штюльпнагеля с откровенной неприязнью.
— Я не смог дозвониться ни вам, ни Блюментриту.
Клюге взял себя в руки и пригласил генералов вернуться за стол. Но теперь ел и пил только он. Остальные присутствующие взирали на фельдмаршала в гробовом молчании. Было уже около одиннадцати часов. Наступила ночь.
Здание военного министерства на Бендлерштрассе было окружено по приказу полковника Ремера. Заговорщики очутились в осаде. Новоявленному полковнику пришлось столкнуться с немалыми трудностями, определяя, на чьей стороне находятся различные подразделения, собравшиеся в районе военного министерства. Особое внимание он уделил танкам генерала Гудериана, прибывшим по неизвестно чьему приказу, — сам генерал отсутствовал по причине отпуска.
Выяснение, кто кому предан, и на Бендлерштрассе было в самом разгаре. Штауффенберг и Ольбрихт еще не сложили оружие и отчаянно пытались удержать свои позиции, сражаясь по телефонам[47]. Уже после наступления темноты на связь вышел начальник штаба Штюльпнагеля, уполномоченный произвести аресты, с просьбой прояснить ситуацию.
