поможет уснуть. Не помогло. Было слышно, как сова убила кого-то… наверное, мышь. Писк был… жуткий.
Он замолчал, и я подумала, уж не кончилось ли все на этом.
— Совам тоже надо что-то есть.
Он косо взглянул на меня — без всякого выражения.
— А потом — не знаю, который уже был час, начало светать — я услышал твой голос. Из-за дождя. Он прозвучал так ясно, как будто ты была там, рядом. — Раф повернулся и указал на мое темное окно. — Ты сказала: «Раф, я иду домой. Подожди меня». Ничего необычного. Никаких странностей. Голос прозвучал совершенно естественно, как обычно, даже немного суховато, будто ты спешила. Как в тот раз, когда ты позвонила мне из-за забытых ключей. Помнишь?
— Помню.
Прохладный ветерок шевельнул волосы, и я невольно поежилась. Не знаю, верю ли я в призраков, но в этой истории было что-то другое — как будто по ребрам полоснули холодным лезвием. Увы, прошло уже больше недели и переживать по поводу того, какую боль я причиняю, было слишком поздно.
— «Я иду домой. Подожди меня», — повторил Раф, всматриваясь в пустой стакан, и я только сейчас поняла, что он, похоже, изрядно набрался.
— И что ты сделал?
Он покачал головой и, криво усмехнувшись, продекламировал из «Герцогини Амальфи»:
— Эхо, с тобой говорить я не стану — ты ведь мертво.
По саду, встряхнув листья и осторожно пригладив плющ, прошуршал порыв ветра. Трава в лунном свете казалась мягкой и белесой, как туман, — протяни руку, и проткнешь насквозь. Я снова поежилась.
— Почему? Разве это не означало, что я пошла на поправку?
— Нет. Не значило. Я был абсолютно уверен, что в ту самую секунду ты умерла. Можешь смеяться, если хочешь, но вот в таком состоянии мы все были. Весь следующий день я только и ждал, что вот-вот приедет Мэки, весь из себя серьезный и сочувствующий, и сообщит, что, мол, врачи сделали все возможное и так далее. Когда он появился в понедельник, такой улыбающийся, и объявил, что ты пришла в сознание, я даже не сразу поверил.
— Так вот что думал Дэниел. — Не знаю, как я это поняла, но сомнений не было. — Он думал, что я умерла.
Раф, помолчав, вздохнул:
— Да. Именно так он и думал. С самого начала. Считал, что ты живой до больницы не доехала.
С Дэнни держи ухо востро, предупреждал Фрэнк. Либо молчун Дэниел сообразительнее, чем я о нем думала — наш с ним обмен репликами перед прогулкой уже вселил в меня тревогу, — либо у него имелись свои причины полагать, что Лекси не вернется.
— Почему? — Я притворилась обиженной. — Я не размазня какая-нибудь. Меня так просто не возьмешь — тут одной царапины мало.
Я почувствовала, как Раф вздрогнул.
— Бог его знает. У него даже была такая завернутая теория, что, мол, легавые объявили тебя живой, чтобы морочить людям головы. Деталей не помню, потому что толком не слушал, да и он не все говорил, скрытничал. Ты ведь знаешь Дэниела.
Не знаю почему, но я решила, что сейчас самое время сменить тему.
— Ага, теория заговора. Давай-ка сделаем ему шлем из фольги — на случай если копы попытаются поймать его мозговые волны.
Я застала Рафа врасплох — он фыркнул и коротко рассмеялся.
— У парня точно паранойя. Помнишь, как мы нашли противогаз? Как он посмотрел на него глубокомысленно и изрек: «Интересно, насколько эта штука эффективна против птичьего гриппа?»
Я тоже захихикала.
— С противогазом и в шлеме из фольги вид у него будет еще тот. Он даже сможет ходить так в колледж.
— А если еще костюм химзащиты…
— Эбби может наделать узоров дырочками….
Ничего особенно смешного в этом не было, но мы тряслись от смеха как пара подвыпивших подростков.
— Господи, — пробормотал Раф, вытирая слезы. — Знаешь, мне это напоминает жуткие пьесы в стиле Ионеско, что обычно пишут третьекурсники: повсюду кучи мясных пирогов, Джастин их постоянно роняет, в углу рыгаю я, в ванне спит Эбби. Спит в пижаме, как какая-нибудь постмодернистская Офелия. Дэниел появляется, чтобы сообщить, что о нас думал Чосер, и исчезает. Твой друг, офицер Крупке, каждые десять минут встает у двери и спрашивает, какого цвета «М&М» тебе больше по вкусу.
Он выдохнул — получилось похоже то ли на нервный смешок, то ли на дрожащий всхлип. Потом, не глядя в мою сторону, поднял руку и взъерошил мне волосы.
— Мы скучали по тебе, глупышка, — грубовато сказал он. — И не хотели тебя терять.
— Ну я же здесь. И никуда не собираюсь от вас уходить.
Я произнесла это легко, почти беззаботно, но в темном саду слова будто обрели собственную жизнь, встрепенулись, порхнули над травой и исчезли за деревьями. Раф медленно повернулся ко мне; свет из окна мешал рассмотреть выражение его лица, и только в глазах отражался тусклым белесым мерцанием лунный свет.
— Не собираешься? — спросил он.
— Нет, мне здесь нравится.
Силуэт слегка шевельнулся — Раф кивнул:
— Хорошо.
В следующее мгновение — к полнейшему моему изумлению — он поднял руку и провел пальцами по моей щеке. Лунный свет выхватил краешек улыбки.
Одно из окон гостиной распахнулось, и из него высунулась голова Джастина.
— Над чем вы там смеетесь?
Рука Рафа упала.
— Ни над чем, — дуэтом откликнулись мы.
— Будете сидеть на холоде, простудите уши. Давайте-ка сюда — посмотрите, что мы тут нашли.
Как оказалось, старый фотоальбом. В нем было представлено семейство Марч, предки Дэниела, начиная с 1860-х годов. Дамы в жутких давящих корсетах, мужчины в котелках, все с застывшими печальными лицами. Я втиснулась на диван рядом с Дэниелом и в какой-то момент даже испугалась, как бы он не почувствовал микрофон и батарейки, но потом вспомнила — они на другом боку. Раф уселся на подлокотник с другой стороны от меня, а Джастин скрылся в кухне и принес высокие стаканы с глинтвейном, заботливо обернув их толстой мягкой салфеткой, чтобы мы не обожгли пальцы.
— Тебе надо беречься, — предупредил он меня. — Бегаешь по улице в такую холодину…
— Посмотрите, в чем они ходили, — сказала Эбби. Альбом был в потертом перелете из коричневой кожи и в раскрытом виде едва помещался на ее и Дэниела коленях. Фотографии, державшиеся в маленьких бумажных уголках, потемнели по краям. — Хочу такую вот шляпку. Я прямо-таки влюбилась в нее.
Шляпка, о которой шла речь, скорее напоминала архитектурное сооружение и красовалась на голове крупной дамы с мощным бюстом и рыбьим взглядом.
— А это, случайно, не абажур из столовой? — спросила я. — Я его сниму для тебя, если пообещаешь, что наденешь завтра в колледж.
— Господи. — Джастин взобрался на второй подлокотник и заглянул в альбом через плечо Эбби. — Они тут все словно горем убитые. Это что, депрессия? Ты, Дэниел, совершенно на них не похож.
— И слава Богу. — Раф подул на глинтвейн и положил свободную руку мне на плечо — похоже, простил за те страдания, которые я — или Лекси — им причинила. — Никогда таких пучеглазых не встречал. Может, у них проблемы со щитовидкой, отсюда и депрессия.
— Вообще-то и пучеглазие, и хмурое выражение лиц — характерная особенность всех фотографий
