— Почему бы и нет, — согласился Раф. — За дядюшку Саймона.
Глинтвейн был крепкий. Я сидела, уютно вклинившись между Дэниелом и Рафом. Порыв ветра подребезжал оконным стеклом и качнул в высоких углах паутину.
— За дядюшку Саймона, — сказали мы все.
Позднее я сидела на подоконнике у себя в комнате и перебирала крошки свежей информации. Все четверо скрывали истинные чувства, причем делали это очень даже искусно. Эбби, разозлившись, могла запустить вилкой. Раф косвенно винил Лекси за то, что ее порезали. Джастин был уверен, что всех их рано или поздно арестуют. Дэниел не поверил в историю с комой. А за день до того, как я дала согласие, Раф услышал голос Лекси, сообщившей, что она возвращается.
Когда занимаешься расследованием убийства, почти не думаешь об убитом. Иногда кто-то запоминается — дети, забитые до смерти пенсионеры, девушки, вырядившиеся во все самое-самое и закончившие ночь в сточной канаве, — но чаще всего жертва есть лишь исходный пункт; солнце у края радуги — убийца. В какой-то момент убитый становится случайной, полузабытой деталью, частью реквизита, которую выносят лишь в прологе, чтобы, оттолкнувшись от нее, началось реальное действо. Мы с Робом обычно прикалывали к доске фотографию жертвы — не снимок с места убийства, не официальный портрет, а какой-нибудь сокровенный фрагмент, застывший миг того времени, когда человек был чем-то большим, нежели просто жертвой преступления, — чтобы не забывать.
И дело не в бессердечии или инстинкте самосохранения. Факт остается фактом: в каждом деле об убийстве, которым я занималась, главным действующим лицом был убийца. Жертва — и представьте, как объяснить это семье, у которой не осталось ничего, кроме надежды, — лишь случайно оказывалась в перекрестье прицела, когда пуля уже была в стволе, а курок взведен. Властный самодур всегда готов убить дражайшую половину, стоит той проявить неповиновение, — вашей дочери лишь не повезло стать его женой. Грабитель давно шастает с ножом по темному переулку, и ваш муж просто некстати свернул в тот вечер именно туда. Мы проходимся по всей жизни убитого частым гребнем не для того, чтобы побольше узнать о жертве, а чтобы выяснить что-то о преступнике, вычислив точный миг, когда кто-то попал в перекрестье прицела. Пользуясь своими инструментами и правилами, мы проводим линию прямиком к дулу, из которого вылетела пуля. Жертва может объяснить нам, как это случилось, но почти никогда — почему. Единственная причина, начало и конец, замкнутый круг — убийца.
Нынешнее дело с самого начала было другим. Мне не грозила опасность забыть о Лекси, и не потому, что я носила с собой фотоснимок-напоминание, который ставила перед собой каждый раз, когда чистила зубы или мыла руки. С той самой секунды, когда я только вошла в ту сторожку, еще до того, как увидела ее, все было завязано на ней. Впервые случилось так, что я постоянно забывала не о жертве, а об убийце.
А если это самоубийство? Мысль пришла столь внезапно и ударила с такой силой, что я едва не свалилась с подоконника — продавив стекло, туда, в холод. Если убийца настолько невидим, если в центре всего дела постоянно только она, Лекси, то не потому ли, что никакого убийства не было? В секунду просветления я увидела все с такой ясностью, словно сцена во всем тошнотворно замедленном ужасе развернулась у меня на глазах там, внизу, на темной лужайке. Вот остальные откладывают карты, потягиваются —
Секундой позже, однако, в голове прояснилось, дыхание пришло в норму, и я поняла — все это чушь собачья. Нет, будь оно так, это многое бы объяснило — истерики Джастина, подозрительность Дэниела, озлобленность Рафа и то, что тело передвигали, и вывернутые карманы. Сколько раз мы все слышали о случаях, когда люди шли на подлог, разыгрывали самые невероятные спектакли с единственной целью: снять с любимых и близких клеймо самоубийцы. Но тогда зачем оставлять ее там одну на всю ночь? Объяснений у меня не было. К тому же женщины обычно не убивают себя ударом ножом в грудь. И главное, оставался неоспоримый факт: Лекси — даже если случилось нечто, рассорившее ее со всем на свете (с домом, друзьями, жизнью), — была не из тех, кто спешит наложить на себя руки. С собой кончает тот, кто не видит выхода. Насколько мы успели понять, у Лекси никогда не бывало проблем с запасными путями.
Внизу негромко напевала Эбби, чихал Джастин — резко, отрывисто, будто лаял, кто-то выдвигал ящики. Уже лежа в постели и засыпая, я вспомнила, что так и не позвонила Сэму.
Глава 8
Как я пережила ту первую неделю, сама не знаю. Стоит лишь вспомнить — и хочется вгрызться в нее, как в самое красное в мире яблоко. Пока убойный отдел занимался широкомасштабным расследованием, пока Сэм терпеливо отрабатывал версии о причастности к делу местного сброда, а Фрэнк пытался обрисовать ситуацию парням из ФБР, рискуя сойти за сумасшедшего, мне не оставалось ничего другого, как жить обычной жизнью моей героини. Меня переполняло радостное, беззаботное, отчаянное ощущение, словно школьницу, решившую забить на занятия в лучший весенний денек, и знающую, что в это время ее класс препарирует лягушек.
Во вторник я вернулась в колледж. Хотя возможностей облажаться имелось огромное количество, я ждала этого дня с нетерпением. Мне всегда нравился Тринити-колледж. В его благородном сером камне, красном кирпиче, булыжной мостовой — несколько веков истории. Проходя по Фронт-сквер, невольно ощущаешь незримое присутствие минувших поколений школяров, чувствуешь, как и твой невидимый след добавляется к эфемерному архиву, чтобы сохраниться в нем навсегда. Наверное, я бы тоже, как та четверка, превратилась в «вечного студента» — если бы какая-то сволочь не решила, что мне не место в колледже. Вместо этого — возможно, именно из-за той самой сволочи — я стала работать в полиции. Мне нравилось думать о том, что вот теперь цикл завершился, что случившееся вернуло меня сюда — востребовать несправедливо утраченное. Меня переполняло ощущение некоей отложенной победы, одержанной вопреки всем обстоятельствам.
— Имей в виду, — сказала Эбби, пока мы тряслись по дороге в машине, — что по колледжу ходят самые невероятные слухи. Одни говорят о сорвавшейся сделке с «коксом», другие — что ты из-за денег вышла замуж за какого-то нелегального иммигранта и пыталась его шантажировать, третьи — что тебя отделал бывший бойфренд, только что вышедший из тюрьмы, куда угодил по твоей же милости за то, что тебя избивал. В общем, я предупредила.
— Скажу больше, — добавил Дэниел, объезжая похожий на танк джип, занимавший сразу две полосы, — намекают даже, что это мог быть кто-то из нас — как один, так и вся наша компания. Комбинации называются самые разные. Конечно, в лицо нам никто ничего не скажет, но, как я понимаю, есть люди, которые именно так и считают. — Свернув к въезду на стоянку Тринити, он предъявил документы охраннику. — Если будут вопросы, что думаешь отвечать?
— Еще не решила, — улыбнулась я. — Может, скажу, что я тайная наследница царского трона и пострадала от рук других претендентов. Вот только насчет трона еще не определилась. Похожа я на одну из Романовых?
— Определенно, — оживился Раф. — У них у всех был скошенный подбородок. Так что сойдешь.
— Только без гадких намеков, не то я всем расскажу, что это ты бегал за мной с ножом, накачавшись всякой дрянью.
— Не вижу ничего смешного, — буркнул Джастин.
Свою машину он не взял; по всей видимости, они решили держаться вместе, хотя бы сейчас, так что он сидел на заднем сиденье вместе со мной и Рафом, подушечками пальцев снимал пылинки с бокового стекла, после чего вытирал руки носовым платком.
— Да уж, — произнесла Эбби, — на прошлой неделе нам точно было не до смеха. Но теперь, когда ты
