— Без десяти четыре, — сказал Факел наугад и спрятал часы.
— Покажь!
— Зачем?
— Покажь, говорю! — Парень схватил Факела за пальто.
— Не надо, чего ты, — сказал Юра и посмотрел по сторонам. Но вокруг никого не было.
— Ну! — сказал парень. — Кому говорят?
— Пусти! — крикнул Факел и вырвался. — Ты знаешь, для чего мы здесь? Нас командир взвода Гарин прислал… Он про тебя все знает…
— Какой Гарин? — спросил парень.
— Очень простой!.. Послал нас сюда… Тебя Ленькой зовут… Так?
— Ну… — Парень отступил. — Откуда знаешь?
— Оттуда!.. Мы все знаем…
На улице показались двое прохожих.
— Чего разорался? — сказал парень. — Пошутить нельзя… Мотайте отсюда.
Они пошли к остановке, парень в другую сторону. Юре хотелось припуститься изо всех сил, но Факел шел вразвалку, и лицо у него было такое же злое и спокойное, как во время драки с Божко.
— Он знакомый твой? — спросил потом Юра.
— Какой знакомый? Просто на руке «Лёня» написано. Татуировка. Когда схватил меня, я увидел… А Гарин это из той книжки про гиперболоид, я тебе рассказывал. Неужели не читал?..
Через день они снова поссорились. Юра сказал, что Гондурас в Африке, а Факел сказал, что он глуп, как пуп. И еще, что у него фамилия должна быть не Хазанов, а Дергачев или Дергунчиков — потому что шеей дергает. У Юры действительно была такая привычка, даже не привычка, а легкий тик — от матери, наверное: у Надежды Александровны иногда передергивались щека и шея.
«Теперь все, — сказал себе Юра, когда шел домой. — Навсегда».
Но уже на следующий день он смотрел у Факела «волшебный фонарь» — про животных разных и птиц.
А дня через два — опять… Дошел до того, что прямо на уроке, когда Юра отвечал по истории, стал нашептывать: «А у нас рыбий глаз, а у нас рыбий глаз…»
— Хочешь дружить, перестань, — сказал ему очень серьезно Юра на перемене.
— Ладно, — ответил Факел. Отошел в сторону, продумал и добавил: — А ты все-таки настоящий Дергач!..
Юра не знал, как быть. Перестать ходить в школу? Или перейти в другую?.. Хорошо, у них семилетка, меньше двух лет осталось… А если и Факел перейдет туда же?.. Пока что Юра старался почаще пропускать — все равно скучища. Он был рад, что у него часто простуда, горло болит… А иногда притворялся больным.
Однажды признался отцу, что не знает, как с Факелом дружить.
— Ну, раздружись, — предложил Самуил Абрамович.
— А он пристает.
— Объясни, что так нельзя. Наконец, исколоти.
— Да, такого не исколотишь. Он может чем хочешь… Палкой, камнем, железякой.
— Объяви бойкот.
Слово «бойкот» Юре понравилось — звучное, но как его объявить Факелу, чтобы тот понял, почувствовал — Юра не знал… Полное бессилие… беспомощность…
(Как апофеоз этого до сих пор перед глазами такая сценка. После очередной ссоры с Факелом выбегаю из ворот школы, пересекаю булыжную мостовую и, споткнувшись, падаю. Очень больно: разбил коленку до крови, но еще больнее, потому что совпало с обидой. И не могу сдержаться — реву прямо на улице, и слышу полужалостливый-полупрезрительный возглас: «Бедненький!..» Мимо проходит Ия Маяк — и смотрит на меня своими удивительными, с поволокой, глазами…
Не один раз за прожитые годы произносил я — с интонацией Ии — это словцо по своему адресу!..)
Случилось это уже весной, в период, когда Юра и Факел опять дружили. Почему-то они задержались в школе, вышли, когда во дворе никого не было, кроме серого котенка — сторожихин, наверное.
— Сейчас опыт произведем, — сказал Факел. — Я давно собирался. Давай?
Он вытащил из-за пояса учебники и тетрадки, чтоб не мешали — многие мальчишки носили их тогда именно так, положил на сухую оттаявшую под солнцем горку кирпичей.
— Кис-кис, — позвал он.
Котенок доверчиво подошел, Факел взял его на руки.
— Сейчас мы… Подержи!
Передал котенка Юре, вынул из кармана длинную веревку, привязал к кошачьему хвосту.
— Не так крепко, — сказал Юра. — А теперь какой-нибудь бантик, да?
— Сам ты бантик! Я опыт хочу… Опусти на землю! Для начала два… — И Факел стал обвязывать веревкой кирпичи. — Или, может, сразу три, как думаешь? Спорим, он пять потянет?
— Отвяжи, — сказал Юра. — Зачем?
— Иди ты! Защитник угнетенных! В лабораториях еще не то с ними делают. И с собаками тоже. Рассказать?
— Мало ли что. Отвяжи!
— Не отвяжу! Катись колбаской по Малой Спасской! Рыбий глаз!.. Видал?
Факел наступил котелку на хвост, тот замяукал. Юра оттолкнул Факела, нагнулся, вытряхнул кирпичи из веревки.
— Ты у меня сейчас получишь, — тихим голосом сказал Факел и поднял с земли камень.
Котенок побежал к флигелю во дворе, веревка волочилась за ним.
— Только кинь, — сказал Юра.
Факел кинул, изо всех сил — не в Юру, а в котенка, но не попал. Котенок скрылся за домом. Юра повернулся, пошел к воротам. Как вдруг его серый замызганный, весь в трещинках портфель вырвался из рук, упал на землю… Но это потом, а сначала Юра почувствовал сильный удар по голове, на шею закапало что-то теплое. И было больно. Он поднял портфель и быстро пошел, почти побежал, держась левой рукой за голову… Он не оборачивался, хотел как можно скорее добежать до дома… Через проходной двор, через Скатертный и Медвежий к Никитским, а там уж рукой подать…
Дверь открыла баба-Нёня и сразу начала кричать: что этот ребенок делает, он их всех доведет до белого каления, с ним никаких сил!.. Она сегодня же скажет папе, чтобы принял решительные меры… В то же время она промыла Юрину рану перекисью, залила йодом («Так тебе и надо, терпи!») и перевязала… Голова уже не так болела, только ныла, и еще казалось, что все это было не с ним, а с кем-то совсем другим, о котором прочитал в книжке… Он посмотрел на себя в зеркало, и ему понравилось: похож на моряка из какой-то кинокартины про Гражданскую войну — у того так же волосы над повязкой торчали. А если бы еще красная была — прямо как у вождя индейцев из заграничной картины «Долина горящих скал»; Юра смотрел ее в кино «Малая Дмитровка» с двоюродной сестрой Людой из Баку; там все было черным и белым, только одна повязка красная…
На вопросы взрослых Юра ответил, что бежал, потом споткнулся и упал.
— Не знал, что теперь бегают затылком вперед, — сказал отец. — Но не хочешь, не говори.
И тогда Юра рассказал, как было на самом деле.
— Бедный Факел, — сказала Надежда Александровна. — Какой же он злой.
— Совсем не бедный, — возразил Самуил Абрамович. — Думает, если у него нелепое имя и ростом не вышел, так ему все позволено. Этак не знаю, до чего докатимся. У одного нос чересчур курносый, у другого нога не того размера, третий брюнетом родился, а мечтал быть блондином — все и начнут злобствовать и камнями друг в друга кидаться.
— Никаких сдерживающих центров, — сказала баба-Нёня.
Назавтра в школе Факел спросил:
— Что, очень больно? Я не нарочно. Поедем сегодня на двадцать втором? Или на шестом до Всехсвятского? Хочешь?
