[74] Мартин Хайдеггер — Карлу Ясперсу
Фрайбург, 10. XI. 28
Дорогой Ясперс!
Сердечное спасибо за Ваше письмо. Я теперь всерьез опасаюсь, что Вы согласитесь. Ваш выбор нетруден в том смысле, что здесь или там Вы будете иметь открытую и более широкую среду для философии 'в соответствии с пониманием мира'. И, вероятно, в Бонне возможности будут еще шире — по крайней мере, в прошлом году мне там очень понравилось. А Кёльн в конечном счете относится туда же.
Моя первая неделя миновала, и пока я могу только сказать, что любопытствующих много — что-то вроде странствующей публики, вперемежку со шпионами; странное чувство, какого другие на моем месте испытать не могут, я-то совершенно точно знаю, где сидит такой вот шпион, — потому что сам мог бы сидеть на его месте*. Но я знал, что займу этот 'передовой рубеж', только, по моему глубокому убеждению, 'рубеж' обречен — католики достигли небывалых 'успехов', теперь уже повсюду сидят молодые католические приват-доценты, которые с необходимостью появятся и здесь.
Философский факультет стал существенно хуже.
Но, наверно, сейчас везде так.
* В личной корреспонденции Хайдеггера многие факты подвергаются тенденциозному истолкованию. Так же 'посчастливилось' и этому месту. Речь, однако, идет не о 'подозрительности' Хайдеггера, а о следующем совершенно несомненном обстоятельстве: некогда тесно связанный с католиками, Хайдегтер отошел от католической теологии и мировоззрения. Вполне естественно, что, вернувшись во Фрайбург, для которого была характерна преимущественно католическая ориентация, он был настороженно встречен всеми теми, кто готов был увидеть в нем чужака. Эту настороженность Хайдеггер очень хорошо 'улавливал', поскольку был хорошо знаком с католической системой преподавания. Выражение 'потому что сам мог бы сидеть на его месте' следует понимать: 'если бы я не перешел в философию'. Единственная новизна — то, что в своем философствовании я больше не ''прячусь'. Где-то свершился рывок. —
Франкфургцы, очевидно, не нашли в себе мужества последовать моему совету. В конце прошлого семестра декан философского факультета[229] попросил меня от имени комиссии составить из следующих имен: Гризебах[230], Ясперс, Кронер, Тиллих[231], Вер-тхаймер[232] — список из трех кандидатов, поскольку, по их словам, у них нет специалиста для консультаций[233]. Это было несложно. Я написал им, что совершенно невозможно даже и назвать Вас в компании со всеми остальными. Единственный выход: Ясперс unico loco о всех прочих кандидатах, насколько мне известно, однажды высказался и сам Шелер — в том смысле, что не выбрал бы их в качестве своих преемников.
Но во Франкфурте, вероятно, боялись очередного отказа из министерства и подкрепили свои позиции полным списком. Я даже и не знал, что там дело зашло так далеко.
Надеюсь, Вы и Ваша жена 'также и во всем остальном' хорошо провели дни в Берлине.
С нетерпением ожидаю известий не только о результатах Вашего дела, но и вообще об этом визите в министерство. Правда, сейчас, да еще в начале семестра, я, конечно, не могу требовать от Вас пространного письма.
Сердечный привет от Вашего
Мартина Хайдеггера.
[75] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гевдельберг, 12/11.28
Дорогой Хайдеггер!
У меня все пока в подвешенном состоянии. Из Карлсруэ[234] по-прежнему слышны лишь обтекаемые формулировки; кандидатуру еще обдумывают — боюсь, оценят слишком низко[235]. Атмосфера прохладная. В Берлине — наоборот, однако предложение таково, что я вряд ли соглашусь на Бонн; правда, мне сказали, что это предложение не последнее. Цифры я сообщу Вам, когда дело подойдет к концу. Сейчас это слишком затруднительно.
Во Франкфурт меня пригласили в одно время с Вами, но для устного доклада на комиссии. Я был там, гоюрил о многих именах, о которых меня спрашивали. Сначала мне дали список из 180 имен! В ответ мне показалось уместным довести его до 200. На вопрос о списках из трех кандидатов я так и не ответил, сказал, что судьба факультета заключается именно в том, как он отреагирует на разные характеристики. Я полагал, что Вам и мне предложат [во Франкфурте] философские кафедры, а Вертаай-меру — по психологии, и немного поиграл этой мыслью, хоть она и казалась мне невозможной, ведь Вы едва ли пошли бы во Франкфурт, а я если и пошел бы, то весьма неохотно. Но так или иначе, ситуация реального приглашения что-нибудь да значила бы. Соответственно я гоюрил о Вас как о друге, обстоятельно, с теплотой, но и с обозначением потенциального соперничества, описал тот тип философствования, который был бы юзможен лишь благодаря таким приглашениям, когда приглашенные соотносятся друг с другом. Кроме того, я гоюрил о Франке, Беккере, Боймлере, но более прохладно, а также упомянул многих других. Обратил ли факультет на это внимание? Нет, не обратил, ибо, вместо того чтобы primo loco* вписать наши имена в списки на три вакансии, он поместил их в один список. Этот список, как я слышал (из третьих уст), Берлин вернул обратно во Франкфурт.
В Берлине я спросил Виндельбанда[236] о Беккере. Ответил он примерно следующее: 'Летом Вы порекомендовали нам Франка, Беккера и Боймлера. На Марбург мы утвердили Франка, так как не хотели делать ту кафедру традиционной собственностью феноменологов. На очереди Беккер. Теперешнее назначение Франка не направлено против Беккера. А о Боймлере у нас есть и другие положительные рекомендации'. Я не спросил, дошли ли до них неблагоприятные отзывы о Беккере, поскольку этот вопрос показался мне слишком неделикатным. Однако у меня не сложилось впечатления, что они были. Поэтому мне кажется, Беккер с полным правом может быть в хорошем настроении.
В остальном, в Берлине мы говорили только о Бонне и обо мне! При случае как-нибудь Вам расскажу. Я был весьма неловок, но могу чувствовать удовлетворение.
То, что Вы пишете об обреченном рубеже, меня волнует — в особенности потому, что такова же ситуация и в Бонне.
Внутренне я напряжен и встревожен — так оно бывает, когда человек сам не знает, чего хочет. Обожду, как-нибудь уладится. Материальная сторона очень важна, однако не является решающей — ее значение лишь в том, что на Бонн я соглашусь только в случае очень высокого оклада. Иначе не решусь. В Гейдельберге я никогда не чувствовал себя скованным в своих возможностях.
* Первым делом (лот.).
В Бонне же я боюсь провинциальной узости, если финансовая независимость не обеспечит красоту и подвижность жизни. Устал к вечеру — извините за почерк и стиль.
Сердечный привет,
Ваш Карл Ясперс
[76] Карл Ясперс — Мартину Хайдеггеру
Гейдельберг, 1/12.28
Дорогой Хайдегтер!
Мы остаемся в Гейдельберге. Процесс длился долго. Была неделя, когда мы уже совсем решились на Бонн. Полное вживание в возможности — на основании реальных впечатлений — есть предпосылка осмысленного решения. Материальная сторона — это условие, но решает не она одна. В Пруссии я бы зарабатывал больше (23 300 с доплатами, причем я мог высказать свои пожелания — эта сумма не была их последним словом; здесь в Баде-не — 20 700, но льготы делают мое дальнейшее пребывание в Гейдельберге равноценным, особенно это касается жилья[237])[238], — однако в любом случае этого достаточно[239], и решение можно было принять независимо от этого (Вам будет интересно знать составляющие: базовый оклад — 14 000; 1700 — на жилье; 5000 — преподавание)[240]. Деньги все же кое-что значат, и за 30 000 марок я бы согласился на Бонн, тем более что меня очень привлекали возможности касательно института. Но я не хотел ни выдвигать это
