сердитое письмо премьер-министру лорду Мельбурну, в самой решительной форме отказала Виктории в просьбе назначить на пост казначея ее наставника, преподобного Джорджа Дэйвиса, а о просьбе разрешить неофициальную встречу с лордом Мельбурном даже и слышать не захотела. После этого герцогиня составила с помощью Джона Конроя письмо королю, которое должна была подписать ее дочь. Виктория была страшно расстроена в тот вечер, чувствовала себя «несчастной» и даже отказалась спуститься на ужин. «Я предпочла бы во всех своих делах полагаться на помощь и поддержку своей матери, — сообщалось в письме, которое Виктория так долго не хотела подписывать. — Что же касается моих финансовых дел, то я хочу, чтобы все мои дополнительные финансовые вложения поступали в распоряжение матери, которая, несомненно, будет распоряжаться ими в моих собственных интересах».
Прочитав письмо, король отложил его в сторону и сказал присутствующим, что принцесса Виктория не могла написать такого. Чуть позже он отослал герцогине еще одно письмо, в котором предложил в качестве компромисса выделять принцессе 4 тысячи фунтов стерлингов, а герцогине — 6 тысяч. Однако герцогиня решительно отвергла это предложение и даже не дала себе труда поставить в известность дочь, которая теперь не разговаривала с ней, когда они оставались наедине.
К этому времени король был уже безнадежно болен Правда, вечером 24 мая он устроил бал во дворце в честь восемнадцатилетия принцессы Виктории, однако сам уже не смог встретить ее во дворце и поздравить с днем рождения. В тот вечер карета Виктории с трудом пробиралась по шумным улочкам Лондона, запруженным толпами приветствующих ее людей. Они хотели видеть «меня, глупую девчонку, и, должна признаться, это было очень трогательно. Я испытала приятное чувство гордости за мою страну и за всю английскую нацию».
Во дворце ей сообщили, что его королевское величество пожелал, чтобы она заняла его тронное место и вообще чувствовала себя хозяйкой во дворце. Принцесса Виктория была не в восторге от бала и почти все время ощущала на себе придирчивый взгляд сэра Джона Конроя. «Сегодня мне исполнилось восемнадцать лет! — записала она в дневнике после окончания торжества. — Какая я уже старая! И в то же время как далеко еще до того места, что мне предназначено!»
Это было то самое настроение, которое сэр Джон Конрой и герцогиня Кентская изо всех сил пытались поддерживать. «Ты всё еще очень молода, — писала ей герцогиня не без подсказки Конроя. — И все твои успехи до сих пор так или иначе были связаны с репутацией твоей матери. Не будь слишком оптимистичной в отношении своих талантов и в понимании сути вещей». Что же до Конроя, то тот выразился еще более Определенно, заметив, что «по своему умственному развитая Виктория более молода, чем по фактическому возрасту» и что ей ни в коем случае не следует пренебрегать руководством тех людей, которые знают ее лучше, чем она себя.
На следующий день после знаменательного дня рождения принцессы Виктории в Лондон прибыл друг ее дядюшки Леопольда и его личный врач барон Штокмар, житель Кобурга шведского происхождения. Сорокадевятилетний Кристиан Фредерик Штокмар, который возглавлял в то время военный госпиталь в Кобурге, прослыл весьма квалифицированным докторш Познакомившийся с ним именно в этом госпитале Леопольд, бывший тогда еще только принцем, был поражён его честностью и хорошим знанием окружающего мира и поэтому без колебаний попросил его стать личным доктором. А после неожиданной кончины принцессы Шарлотты принц Леопольд слёзно умолял Штокмара никогда не оставлять его на произвол судьбы. Тот с пониманием отнесся к просьбе принца и с тех пор действительно никогда не покидал его, проводя гораздо больше времени со своим пациентом, чем даже с детьми и женой. Толстый, маленького роста, ипохондричный, крайне доверчивый, добродушный, чрезвычайно одержимый вопросами морали и нравственности, он стал весьма заметной фигурой при английском королевском дворе. Однако его наиболее примечательная особенность заключалась в том, что он действительно прекрасно понимал суть происходящих вокруг него событий и поэтому считался бесценным советником и полезным собеседником. До своего отъезда в Кобург в 1857 г. он был единственным из придворных, кто позволял себе являться на ужин в самых простых брюках, а не в традиционных для этого случая бриджах.
Благодаря своему острому уму и чрезвычайной наблюдательности Штокмар скоро понял все особенности жизни в Кенсингтонском дворце. Во время своего предыдущего визита в Лондон он быстро нашел общий язык с Джоном Конроем, который с тех пор всегда отзывался о нем с величайшим почтением. Однако позже, когда он узнал все особенности придворной жизни в Кенсингтоне и выслушал мнение Короля Леопольда о роли и значении сэра Джона Конроя и о Пагубном влиянии на герцогиню, то изменил свое мнение о Придворном интригане и стал относиться к нему настороженно. В конце концов полностью согласился с королем, что поведение Конроя представляет собой совершенно очевидное «безумие» и непременно должно быть прекращено любой ценой.
Нет никаких сомнений в том, что поведение Джона Конроя с каждый днем становилось все более нетерпимым, особенно потому, что здоровье короля Вильгельма ухудшалось, а перспектива принцессы Виктории стать королевой Англии становилась реальнее.
Личный врач короля сэр Генри Холфорд сообщил 22 мая, что его семидесятидвухлетний пациент пребывает в чрезвычайно странном состоянии и какое-то время, вероятно, будет прикован к постели. А четыре дня спустя министр иностранных дел лорд Пальмерстон отметил, что король находится в«тяжелом состоянии» и скорее всего долго не протянет, хотя на какое-то время вполне может поправиться. «Весьма желательно, — добавил он при этом, — чтобы король сохранял корону некоторое время, поскольку не будет ничего хорошего, если империей станет править совершенно неопытная девушка восемнадцати лет от роду, которая к тому же сама только что освободилась от строгой родительской опеки».
А Джон Конрой между тем делал все возможное, чтобы сохранить свое влияние на герцогиню и ее дочь, встречая все большее сопротивление со стороны последней. Виктория, опираясь на существенную поддержку баронессы Лецен и барона Штокмара, не жалела усилий, чтобы избавиться от слишком навязчивой опеки Конроя и обрести долгожданную независимость. Именно поэтому она самым решительным образом отказала ему, когда тот в очередной раз предложил назначить его официальным секретарем наследницы престола. После продолжительной беседы с Викторией, состоявшейся 9 июня, барон Штокмар поспешил сообщить королю Леопольду:
«Я нашел принцессу вполне здоровой, хладнокровной, весьма сдержанной, способной разумно отвечать на самые сложные вопросы. В течение всего разговора у меня сложилось впечатление, что она очень ревниво относится к своим правам, готова защищать их любыми средствами и склонна оказывать самое решительное сопротивление всем попыткам Конроя навязать ей свое мнение по тем или иным вопросам. При этом она крайне раздражена его вызывающим поведением и с возмущением говорит о его «оскорбительном и в высшей степени недопустимом поведении» по отношению к ней. Что же касается матери, то Виктория вполне отдает себе отчет в том, что та оказалась во власти Конроя и вряд ли сможет без посторонней помощи избавиться от его дурного влияния. Разумеется, она выражает сожаление по этому поводу и очень огорчена тем обстоятельством, что практически не имеет возможности откровенно поговорить с матерью из-за постоянного присутствия посторонних... А Конрой тем временем продолжает проводить политику запугивания герцогини и с яростью сумасшедшего диктует ей не только манеру поведения, но и вполне конкретные действия. Герцогиня во всем следует его советам и абсолютно не выказывает никакого желания избавиться от его гнетущего влияния... Что же до принцессы, то она по- прежнему упорствует в своем желании не допустить назначения Конроя своим личным секретарем, и сейчас только одному Богу известно, удастся ли ей выдержать столь бесцеремонное давление. Ведь они обложили ее со всех сторон и обрабатывают каждый день и каждый час».
В конце концов принцессе Виктории удалось добиться частной беседы с представителем умеренного крыла тори лордом Ливерпулем, которого она всегда уважала. Как и барон Штокмар, лорд Ливерпуль посоветовал ей даже и не думать о назначении Джона Конроя личным секретарем. При этом он добавил, что принцесса должна опираться в своих действиях и решениях на ныне действующий кабинет министров, и в особенности на премьер-министра лорда Мельбурна. Разумеется, ей нужно все это время оставаться со своей матерью и по мере возможности учитывать ее интересы.
Принцесса Виктория согласилась с этим мнением и пришла к выводу, что вполне может противостоять проискам Джона Конроя с помощью лорда Ливерпуля, барона Штокмара и короля Леопольда. Кстати сказать, лорд Ливерпуль предложил ей в качестве компромисса назначить Джона Конроя своим казначеем, но лишь при непременном условии, что он не будет претендовать на более высокий пост.
