века дерево креста почиталось с трепетом, а история о его обнаружении передавалась из уст в уста. Неясно, почему Евсевий так поступил: действительно ли не знал о находке или скрыл намеренно. На освящении храма (в 335 г.) ожидались епископы со всех концов крещеного мира, одновременно намечалось празднование тридцатилетия царствования Константина. Однако поскольку для успешного проведения торжеств требовалось единство, обвинения против Афанасия были вынесены на Тирский собор.
Александрийский епископ знал, что будет признан виновным независимо от истинного положения вещей, многие из судей поддерживали Ария. Сам Афанасий все еще считал бывшего пресвитера еретиком и отказывался принять в свою церковь. Вначале он хотел не являться на заседание, но в конце концов отправился туда и красноречиво опроверг все обвинения. Судьи постановили отправить представителей в Александрию и разобраться на месте, Афанасий покинул зал. Не надеясь на благополучный исход дела, он отправился в Царьград и попытался склонить на свою сторону Константина, а тот призвал к себе наиболее влиятельных епископов и предложил им объясниться (Афанасий, «Апология против ариан», 36). Они (в том числе Евсевий) заявили, что Афанасий грозил закрыть порт и помешать отправке зерна из Египта в Царьград. Этого обвинения оказалось достаточно: возмутителя спокойствия сослали в Галлию, в Тривер (Сократ, «Церковная история», 1.35). На самом деле императору не нужны были нелепые истории, он и без них хотел избавиться от Афанасия ради всеобщего мира. Евсевиане одержали победу, а освящение Воскресенского собора прошло пышно и радостно.
Будучи в Тривере, Афанасий налаживал связи с латинскими церквами, вел переписку со своими многочисленными сторонниками в Египте, писал книги. Знаменитая двухтомная работа по догматике («О язычниках» и ' О Боговоплощении») появилась именно там. Некоторые историки датируют ее 318–м годом (до арианских дебатов), но это мнение ошибочно. Арианство там не упомянуто просто потому, что вопрос уже был закрыт. Однако после смерти Константина спор возродился благодаря самому Афанасию: он заявил, что явился жертвой заговора, составленного арианскими еретиками и мелетианскими раскольниками. При жизни императора он молчал, поскольку тот низложил его сам, и не за богословские взгляды, а за силовые методы.
Примерно в то же время в немилость впал другой епископ, Маркелл Анкирский. Его вызвали в Царьград, осудили за ересь и отлучили от Церкви. Все началось с того, что Маркелл возмутился враждебными проповедями сирийского мирянина Астерия и написал гневный трактат против него. Тот был из ариан и особенно любил показывать, что термин «Божия сила», который в 1 Кор. 1:24 применен ко Христу, так же точно может относиться к гусеницам и саранче, поскольку в Иоил. 2:25 греческой Библии Бог называет их «великая сила Моя». Так Астерий наглядно объяснял, что одного имени недостаточно для определения статуса Сына, а потому Маркелл не прав, утверждая, что Христос пребывает внутри Отца, будучи Его Силой. Епископ Анкирский воспользовался этим примером из проповеди противника и создал небывалый по резкости разгромный трактат, потрясший умеренных богословов Востока. Его учение мы уже рассматривали (см. главу 13). Для евсевиан главным врагом Христа и величайшим еретиком был не Арий, а Маркелл, но для Афанасия он стал товарищем по несчастью и соратником в борьбе за истину.
Противостояние между Востоком и Западом
Константин умер в 337 г. на Пятидесятницу, в разгар подготовки к Персидской войне. Перед самой кончиной его крестил Евсевий Никомидийский, которого император считал своим главным епископом. После дворцовых церемоний и христианского отпевания тело Константина было погребено в специально для этого выстроенной церкви Святых Апостолов. Борьбу за власть начали его три сына и два племянника. Военный переворот уничтожил племянников и их потомство, править остались трое сыновей: Константин II на западе, Констант в центральных землях и Констанций на востоке. Последний ввязался в войну с персами, которая тянулась до 350 г., а двое других повздорили, и Константин II был убит. Констант прибрал к рукам две трети империи, и позиция Констанция ослабла. В церковных делах первый последовательно поддерживал Рим и вообще Запад, а второй приблизил к себе евсевиан. В 338 г. он вызвал Евсевия из Никомидии и поставил на освободившееся место епископа Константинопольского. Павла, который служил на этом посту с 336 г., Констанций предварительно низложил. Евсевий пробыл во главе столичной церкви до самой смерти в 341 г., и, таким образом, его верховное положение получило официальное подтверждение.
В 337 г. Афанасий был помилован и вернулся в Александрию в прежнем сане (Сократ, «Церковная история», 2.3). Однако встретили его неприветливо и вскоре опять сместили, а новым епископом избрали некоего Григория, которого поддерживали евсевиане и военные. Афанасий удалился в Рим и вместе с Маркеллом обратился с жалобой к недавно назначенному епископу Юлию (337–352), Тот разобрался в их деле, и на очередном соборе в 340 г. они были полностью оправданы (послание Юлия см. у Афанасия — «Апология против ариан», 35; богословский трактат Маркелла в свою защиту — у Епифания — «Панарий», 72.2–3). Получалось, что епископ Римский отменил законные решения восточных синодов, и многие посчитали это превышением полномочий. Тридцать семь епископов, которые собрались в Антиохии в 341 году на освящение «золотой церкви» (отсюда название «синод освятителей»), обсудили поведение Рима и приняли ряд положений. Те из них, что касаются постулатов веры, представляют большой интерес как изложение основ восточного исповедания.
Обстоятельства собора до нас не дошли, но сохранились послания епископов из Антиохии от 341 г, и в них содержатся два символа веры. Первый представляет собой апологию. Афанасий и Маркелл повсюду называли своих противников арианскими еретиками, и епископы начинают с опровержения этих обвинений: «Можем ли мы, епископы, следовать за пресвитером?». Однако им так и не удалось «отмыться». Доныне в исторической литературе церковь Констанция нередко именуется «арианской», как ее заклеймили противники. Г. Л. П. Хансон, например, в своей книге «В поисках христианского учения о Боге» старается уйти от стереотипов и избегает слов «арианская ересь», однако и ему это не удается до конца, он возвращается к привычным терминам. Правда же состоит в том, что на Антиохийском соборе была представлена просто восточная церковь. Стоит прислушаться к их собственным словам, отрицающим арианство; а кроме того, их взгляды очень близки к основным канонам антиарианского Антиохийского собора 325 г. (см. главу 13). Интерес вызывает положение о «единородном и предвечном Сыне Божием, живущем и сосуществующем вместе с Отцом, породившим Его». Эта идея была исключена из Никейского исповедания и отвергнута Маркеллом, но ее всегда любили на Востоке.
Второй символ имеет еще более важное значение, в нем вера излагается более полно, он претендует на роль общехристианского канона, каким впоследствии стал Никейский символ. Иногда его называют Лукианским по имени мученика, якобы составившего его, чьи останки покоились в Еленополе близ Никомидии. Скорее всего, сам Лукиан ничего не писал, но этот символ был в ходу среди тех, кто почитал его за святого.
Текст отражает типично восточный подход: божественная природа Христа описано как точный Образ Отца: Он — «от Отца рожденный прежде веков, Бог от Бога, целое от целого, единственный от единственного, совершенный от совершенного, Царь от Царя, Господь от Господа… точный Образ Бога невидимого; сущность
Сходство с Оригеном здесь обманчиво: у него Сын есть Образ Отца, но точное подобие основывается только на воле. У антиохийцев же не только воля, но сущность и бытие Божии одни и те же в Отце и Сыне. В то же время список «сторон» бытия Сына во многом, действительно, совпадает с концепцией Оригена: Слово живое, Премудрость живая, Свет истинный, Путь, Истина, Воскресение, Пастырь, неизменный и неподвижный… Следует заметить, однако, что добавление слов «живое», «живая» несколько меняет суть дела. Слово или Премудрость — не просто присущее Отцу свойство, а самостоятельное Лицо. Последние два слова делают Сына столь же неизменным, как Отца, и этим отличают символ от арианс–кого учения (см. главу 13). Более того, восточные епископы всячески подчеркивают, что Святой Дух — третья, самостоятельная ипостась и что в Троице имеют место особые различия между Лицами: «по бытию три, а
