Василий родился в христианской семье, получил классическое образование в Царьграде и Афинах, в юношестве стал аскетом и на всю жизнь сохранил любовь к монашеской жизни, которую усердно проповедовал. Назначенный епископом каппадокийской Кесарии, он одновременно приобрел титул митрополита, ему вверили церковное руководство всей провинцией. Василий посвятил много времени борьбе с учением Евномия, распространению никейской веры (он утверждал, что Никейский символ является выражением традиционного восточного исповедания) и возвращению в лоно Церкви тех, кого прельстили духоборы. У себя в Кесарии он немало сделал для достижения этих целей. Известен эпизод, когда Василию поклонился сам император Валент (Феодорит, «Церковная история», 4.19). Он всячески поддерживал Мелетия Антиохийского, а позиция Павлина казалась ему камнем преткновения, несмотря на одобрение Афанасия и западных епископов (Василий, «Послания», 214.2; 238.2). Василий стоял у истоков движения, которое впоследствии развили два Григория и которое привело к победе новоникейского богословия в Царьграде (381 г.).
Григорий Назианзин, иначе называемый Богословом, самый старший из трех, был сыном епископа, учился в Палестине, Александрии и Афинах, где и познакомился с Василием. Тот уговорил нового друга отправиться вместе в Понт и жить там, как аскеты. После этого они вместе составили подборку из произведений Оригена, представляющую огромный интерес, а в 372 г. Василий рукоположил его и отправил епископом в маленький городок Сасиму, чтобы поддержать там своих сторонников в борьбе с омиями. Поездка на Цареградский собор оставила у Григория тяжелое впечатление (см. главу 16), он удалился в Каппадокию и провел остаток жизни в монашеском уединении, оставив после себя огромное число трактатов на богословские темы в стихах и в прозе.
Григорий Нисский выучился риторике у своего брата Василия в Кесарии. Он начал преподавать, женился, а потом был назначен на пост епископа в один год с Назианзином и тоже по воле Василия, стремившегося укрепить ортодоксию. Стиль письма Григория Нисского беглый и не лишен изящества; помимо порученных Василием сочинений против Евномия и духоборов сохранились «Огласительные поучения» — замечательный учебник богословия и руководство к занятиям по катехизису.
Каппадокийские отцы о Троице
Ведя борьбу против учения Евномия, каппадокийские отцы начали с идеи о познаваемости Бога. Евномий считал, что в богословии слова имеют только буквальный смысл. Так, Бог не рожден, потому что по определению у Него нет начала; но это положение не относится к Сыну, а значит, Он по сущности Своей отличается от Отца. Василий отвечал на это: «Нам ведомы величие Божие, Его сила, благость, власть над нами, справедливость Его суда, но не сущность Его… Мы познаем Бога по делам Его, но не можем приблизиться к Его естеству» («Послания», 234). Такой мистический подход (удивительно похожий на арианское отношение в Тайне Бога) иногда называют «апофатическим», то есть отрицающим возможность познать и описать сущность Бога. Наоборот, подход Евномия именуется «катафатическим», утверждающим постижимость и определяемость Бога со всей точностью. Григорий продолжает мысль Василия: сущность Божия бесконечна, и чем больше наш ограниченный разум познает Его, тем больше убеждается в своем невежестве. Те, кто ищет Бога, должны усердно стремиться познать Его, познавая же, они возрастают в желании искать Его.
Единая, запредельная и непостижимая Божия сущность
Классическая идея каппадокийцев о единосущной Троице неизбежно включала в себя вопрос о божестве Святого Духа, Его единосущности Отцу и Сыну. По сравнению с тем, что говорили раньше, в том числе в Никее, это было развитием догмы (Григорий Назианзин, «Слово 31», 85–86). Некоторые посчитали, что трое богословов зашли слишком далеко. Митрополит соседней провинции Евстафий Севастийский был давним другом Василия и его сподвижником в монашестве, однако стал одним из ведущих идеологов духоборчества. Василий приложил немало усилий, чтобы удержать в правоверии его и ему подобных. Примечательно, что кесарийский епископ нигде не называет Святого Духа «Бог» или «единосущный Отцу», хотя разделяет идею о единосущной Троице. Так, в посланиях, доказывающих общность естества трех Лиц, он пишет «Бог Отец» и «Бог Сын», но «Святой Дух Божий» (греч.
Такое классическое изложение догмата о Боге–Троице, вобравшее в себя ключевые идеи Афанасия и Оригена, одержало полную победу на Цареградском вселенском соборе в 381 г. С тех пор не отмечено никаких серьезных возражений против него со стороны восточной церкви, а благодаря Амвросию Миланскому оно возобладало и на Западе. (Позже Августин своеобразно «подправил» его, что вызвало волну осложнений и дебатов.) Привлекательным оказалось то, как каппадокийские отцы связали деяния Божий во времени — сотворение мира, откровение, спасение — с божественной сущностью. В Иисусе Христе и Святом Духе Бог не становится Кем–то иным. Через деяния Божий мы постигаем самого Бога, и «тринитарная экономика» превращается в «единосущную Троицу». Бесконечность, из–за которой невозможно исчерпать знание о Боге, есть бесконечность Его милосердной и животворящей любви.
Каппадокийские отцы о Христе и спасении
Ко всем прочим трудностям, которые переживали каппадокийские отцы в 375 г, добавилась угроза раскола с Аполлинарием. Василию пришлось искать способы остановить своего бывшего наставника и защитить от него Мелетия, но он еще не видел вреда в его учении. Несоответствие идеи о неполном человечестве Иисуса ортодоксальной вере заметил Григорий Назианзин и ответил на нее рядом сильных богословских работ (напр., «К пресвитеру Кледонию, против Аполлинария»). Его главный аргумент сводится к знаменитой фразе «Невоспринятое не исцелено» (греч.
Григорий вывел могущественный аргумент в споре с Аполлинарием и Евдоксием, опираясь на учение об искупительном деянии Христа. Однако, как мы уже видели, противники его тоже обращались к этому догмату. Поразительно, насколько далеко от учения апостола Павла ушло христианское богословие. По сути, оно свернуло в направлении христианского платонизма, где всецелое спасение человека осуществлялось путем союза человечества и божества в едином теле Иисуса. Для обоих Григориев «человечество» означало не абстрактное понятие, а самую конкретную реальность. С ней соединяется божество Иисуса Христа, и она