потому христианство и есть «религия личности»» (ОН,182). Другим необходимым элементом этой парадигмы служит негативный тезис: коль скоро личность как таковая Божественна, эмпирический человек не является личностью. В «О началах» этот тезис сразу соединяется с третьим и последним тезисом парадигмы, фиксирующим отношение между человеком и личностью: «Само по себе «человеческое» безлично… Утверждать, будто существует какая-то тварная личность, значит отрицать Божественность личного начала… Можно говорить… и о человеческих личностях, если не забывать об относительности и настоящем смысле такого словоупотребления… Человеческая «личность» — только бесконечно-малое причастие человека к умаляемой им в этом причастии Божественной Ипостаси… В меру единства моего со Христом я должен понимать себя как личность… Истинная личность каждого из нас … — Ипостась Логоса в полноте нашего причастия Ей» (ОН,182–184).
Совершившийся переход — окончателен; всё дальнейшее творчество К. твердо следует теологической парадигме личности. «Апологетический этюд» (1926) констатирует в сноске, как нечто установленное, не требующее доказательств: «Для простоты пользуюсь здесь термином «личность» в обычном его значении, т. е. в смысле «тварная личность». На самом деле, разумеется, никакой тварной личности нет, а есть только Божественная Ипостась Логоса (Она же и личность Иисуса Христа), по причастию коей тварь получает личное бытие» (АЭ,380). Но, как видно отсюда же, продолжает использоваться и «условная» терминология, оперирующая «личностью» применительно к тварному бытию. Главное поле ее применения — социальная философия К., особенно активно им развиваемая в период его участия в Евразийском движении (1926-29). Центральный текст этого периода — брошюра «Церковь, личность и государство» (1927), принятая Движением в качестве религиозно-философской платформы, — является и заметным вкладом в персонологию К.: именно здесь развивается его известное учение о «симфонической личности». Это естественный плод его концепции тварного бытия как устроенного иерархически всеединства, состоящего из «моментов» разных порядков, в свою очередь, наделенных всеединым строением. В силу перехода в теологическую парадигму, связь этих моментов с личностью устанавливается через посредство их связи с Богом и Церковью. Концепт Церкви, впервые здесь появляющийся у К., выступает как основание концепции симфонической личности. Сама Церковь как Тело Христово — «всеединая личность» и, вследствие этого, «всё, что входит [в Церковь] … становится и личным. Всё, о чем молится Церковь, становится «кем-то», т. е. личностью. И нет оснований признавать только всеединую личность Церкви… Между единой личностью всей Церкви и индивидуальными личностями находятся еще личности, объединяющие индивидуумов… Мы называем такие личности
Концепция симфонической личности имеет явные сближения, корреляции с давно бытующим в европейской мысли подходом морфологии культур, трактующим конкретные культуры, а также и этносы, социумы, классы и т. п., как самостоятельно развивающиеся социокультурные организмы или «коллективные личности». Представление о «душах народов», об историческом процессе как жизни народов-личностей стало общераспространенным в Новое Время, отразившись, в частности, в мысли романтиков, в философии истории классического немецкого идеализма, у Шпенглера и мн. др. В этом русле, концепция К. — один из поздних образцов, в котором социальная органика предстает в форме иерархии структур, коллективистской и социоцентристской конструкции, лишающей индивидуальное начало всякого самоценного и несводимого содержания и оставляющей за ним лишь функцию выражения содержаний вышестоящего всеединства. Человек жестко подчинен здесь социальным инстанциям, трактуемым как «высшие личности»: «Всякая личность должна осознать себя как свободное осуществление высшей личности… Личность должна увидеть свою задачу, свой долг и подлинное свое желание в том, что она не создает что-то свое, а только — по-своему образует и индивидуализирует целое… ошибочно видеть задачу каждой личности в эгоистическом саморазвитии… всякая личность должна прежде всего проникнуться смирением… Истинную задачу личности можно определить как саморазвитие в раскрытии высшего и ради раскрытия высшего» (ЦЛГ, 420–421). Эти мотивы концепции К., явно созвучные тоталитарной идеологии, вызвали острую критику Бердяева, писавшего: «Учение о симфонической личности означает метафизическое обоснование рабства человека» (ОРСЧ, 30). Отрицая за индивидуумом роль носителя, репрезентанта личного начала в мире, это учение делает философию личности К. противостоящей всему руслу европейского персонализма. Но надо отметить также, что социальные аспекты учения, акцентирующие вторичность и несвободу индивида, резко выражены у К. лишь в евразийский период; уже в «О личности» они почти незаметны, а в цикле его последних работ послевоенного (1945-49) и лагерного (1949-52) периодов мы не находим симфонической личности вообще. Кроме того, эта концепция имеет и ценные стороны, будучи эффективным орудием аналитики социального бытия. У К. находим оригинальные производные понятия от «симфонической личности», напр., «социальные эфемериды» — многоединые социальные личности, возникающие, когда происходит «всякое взаимообщение двух или более индивидуумов — беседа или даже просто мимолетная встреча» (ОЛ,176).
«О личности» (1929) — главный труд К., зрелое изложение всей его системы в форме метафизики личности. Он включает три части: Первая описывает динамику личного бытия как универсальную «онтическую» (не темпоральную) динамику из трех стадий:
Обоснование первого отождествления начинается с этимологического анализа семантического гнезда личности (личина, лик, харя, обличье…), дающего существенные выводы. «Со словом «лик» соединяется представление о личности
