10. Имяславие. — С. 652–680. Здесь С.С. Хоружий, отметив, что в ходе истории «русское православное сознание отказалось повернуть в имяславческое русло… не признало имяславие сутью православной молитвы и не согласилось, чтобы последнее стало определять наш образ молитвенного благочестия», считает, тем не менее, что литература по данному вопросу, составляет «необходимую часть библиографии русского исихазма — ибо, как бы ни относиться имяславию, заведомо невозможно отрицать фактическую принадлежность этого движения к истории исихастской традиции» (Хоружий С.С. Русский исихазм: Спор об Имени и его уроки // Исихазм: Аннотированная библиография. — С. 651, 648).
[11]
Выражение о. Алексея Мечева, который, по воспоминанию о. Сергия Мечева, говорил: «… надо в миру жить “премирно”, пользоваться им, по слову Апостола, как бы не пользуясь» («Пастырь добрый»: Жизнь и труды московского старца протоиерея Алексея Мечева. — М., 1997. — С. 82). Об исихастских корнях такого жизнечувствия свидетельствовал и сам о. Сергий, утверждавший в своей проповеди о Фаворском Свете: «Где бы ты ни находился и в какой бы суете ты ни жил, ты можешь начать службу Богу, ты можешь быть исихастом…» (Надежда: Душеполезное чтение. Вып. 17. — Базель-М., 1993. — С. 163–164).
[12]
Свенцицкий В., прот. Монастырь в миру: Проповеди и поучения (1927–1928). — М., 1996. Т. 1. — С. 134–135.
[13]
Тахо-Годи А.А. Лосев. — М., 1997. — С. 108, 387, 289.
[14]
Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. — М., 1993. — С. 871, 870.
[15]
Там же. — С. 884. Позже, в романе «Женщина-мыслитель», Лосев вновь возвращается к этому образу: «Монах безмолвен. Он тихо сидит на своей молитвенной скамеечке, немного склонившись головой на грудь, закрывши глаза и отдавшись весь этому чистому благоуханию молитвы. Одинок он в своей келии… Но в эти минуты он восходит в горнее место, превысшее ума и жизни, превысшее мирского слития; он охватил уже весь мир… он уже восшел к вечности, к этому пределу беспредельному» (Лосев А.Ф. «Я сослан в ХХ век…» Т. 2. — М., 2002. — С. 78).
[16]
В историческом плане исихазм и паламизм для А.Ф. Лосева, отнюдь, не тождественные феномены. Говоря об описании умной молитвы и имени в книге схимонаха Илариона «На горах Кавказа», Лосев замечает: «Это чистейший образец восточной святоотеческой мистики, восходящей через паламитов и исихастов, Симеона Нового Богослова, Максима Исповедника, Дионисия Ареопагита, Григория Нисского к неоплатонизму и Платону» (Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. — С. 274).
[17]
Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. — С. 265–266.
[18]
Там же. — С. 376.
[19]
Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. — С. 866. Об этой антиномии см. также: Лосев А.Ф. Личность и Абсолют. — С. 291–292.
[20]
Лосев А.Ф. Очерки античного символизма и мифологии. — С. 866.
[21]
Классическая формула обожения была выдвинута свт. Афанасием Александрийским в «Слове о воплощении Бога-Слова» (гл. 54): A8t3~ 6nanqr9phsen ona Ome_~ qeopoihq^men — «Он вочеловечился, чтобы мы обожились» (Цит. по: Иларион (Алфеев), иером. Преподобный Симеон Новый Богослов и Православное Предзнание. — М., 1998. — С. 415–416). Затем это учение в виде формулы «Бог воплотился, чтобы человек стал богом по благодати» в различных вариантах получило широкое распространение в православной духовной традиции. См. у Симеона Нового Богослова (Гимн 30): «Я — человек по природе, бог же по благодати» (Василий (Кривошеин), архиеп. Преподобный Симеон Новый Богослов (949-1022). — М., 1995. — С. 335).
