— Да что у вас там стряслось, за рекой?
— Мы сами пока не очень понимаем.
— Саманта, я с вами был откровенен.
Ребром ладони, как бы подбадривая себя, она пристукивает по спинке.
— Погибли люди. Много людей.
— Засада?
— Была… одна операция. Наша группа уничтожила пост талибов в горах. Потом пехотинцев не смогли эвакуировать из-за плохой погоды. Они два дня не получали подкрепления, имели оборону от окружения в одиночку. А потом, когда погода исправилась и помощь пришла… в общем, потом они открыли огонь по своим.
— По ошибке?
— Нет. Имелся большой радиообмен, целые сутки. Ошибка исключена.
— И что с этим радиообменом?
— Мы слышим своих солдат из группы, как они кричат между собой и ругают командование, но когда записи дали послушать их семьям, никто никого не узнал. Родные говорят, что голоса на пленке не принадлежат их сынам или супругам.
Я наваливаюсь локтями на ноги и стискиваю голову в ладонях так энергично, будто хочу выдавить из нее весь хмель.
— И этот, — говорю, — Димас у них там верховодил?
— Нет, не совсем, — отзывается Саманта после секундной задумчивости.
Я прихлопываю себя по темени.
— Как это, не совсем?.. Кстати, вы обещали показать его карточку.
Саманта снова медлит с ответом, словно чего-то ждет. Я складываю руки и поднимаю на нее глаза. Она отрешенно смотрит куда-то мимо меня.
— У меня нет фото.
Я оборачиваюсь по направлению ее взгляда.
— Почему?
Саманта задвигает свой стул под стол.
— Оно не нужно. Вы его видели. Дейм… Димас был тут, со мной.
Я таращусь, как со сна, то в угол, где только что сидел стриженый молодчик, то на дверь в вестибюль.
— И… кто же тогда был там, на высоте?
— Я могу сказать только то, что знаю из досье того, кто на высоте. По документам он тоже Димас Варнас, восемьдесят шестой год рождения, сын своего отца.
— Стикса?
В кармане у Саманты звонит телефон.
— Да. Сын Ариса Варнаса.
— С ума сойти… — Я опять берусь за голову. — Бред какой-то… Или, постойте, — выпрямляюсь с шальной полуулыбкой, — так, может, просто напортачили в этих… что там у вас… в призывных комиссиях?
— Вы читаете мои мысли.
— То есть?
Саманта на ощупь прерывает звонок.
— Иногда я тоже хочу верить, что это обычное недоразумение… То есть — нет, сейчас, после проверки, мы абсолютно точно знаем, что тот, кто был на высоте, пользовался документами настоящего Димаса, верней, подделал их.
Я сижу с разведенными руками.
— А во что вы не хотите верить?
Усмехаясь, она большим и средним пальцами вразлет оглаживает брови.
Повисает долгая, приправленная гулом голосов и музыкой, пауза.
— В то, что на самом деле там воюем не мы, а, как вы говорите… — Саманта делает вид, что не может подыскать нужное слово, но явно ждет моего наводящего вопроса, поэтому я молчу. — Не мы, а кто-то… ну, как вы рассказывали про себя во время боя — хоть македонцы, хоть вожди Атлантиды.
— Я — серьезно, — говорю.
— Я тоже. — Она опять смотрит на часы. — И большое спасибо, что уделили мне время. Я должна идти.
— Чем все кончилось с той группой на посту?
— Извините, я не могу об этом говорить.
— Тела опознали?
Саманта медленно пятится к выходу.
— Только тех, кто погиб раньше, в бою.
Я подбираю затекшие ноги:
— Ушли, значит?.. А этот, Димас — ну или кто там за него — может, его и не было вообще?
— Вам будет лучше, если взять трубку.
— Какую трубку?
Прежде чем скрыться в дверях, Саманта выставляет сложенную лодочкой кисть и подносит ее к лицу, как зеркальце.
Я слепо гляжу перед собой. Мое душевное состояние таково, что мне кажется, будто я не умещаюсь на стуле, занимаю целиком пространство от бара до стены. Ненадолго, по-видимому, я и вовсе отключаюсь от окружающего. Сцена с простоволосой фигуркой в окопе перебивается шумом кабака. В голове у меня, точно в дробилке, трещит и рассыпается реплика из моей же утренней речи в ареопаге — о том, что мир для тех, кто воевал, есть отсроченная война, стихший до поры грохот загробья. Следом за этими измельченными словами — и как будто из них же — вырисовываются подвижные черты Стикса. Я вижу его по грудь, в песочной форме американского морского пехотинца. Молодой, улыбающийся, с непокрытой головой, Арис берет изо рта сигарету, выдыхает дым и несколько раз кряду, с шутовской присказкой: «Bada-bing», — отгибает над правым глазом и приставляет обратно накладную бровь. Ему хлопают и подсвистывают. Слышится неуверенный женский голос. Кто-то осторожно трогает меня за плечо. Захваченный трюком с бровью, я сижу облокотясь на колени, с трубкой в руке, и не сразу могу оторваться от экрана. Надо мной склоняется референтша. Лицо ее румяно от беспокойства. Она участливо смотрит мне в глаза, оглядывается на дисплей телефона и что-то спрашивает о самочувствии. Я ничего не отвечаю ей, так как просто не понимаю, кого она имеет в виду.
— Все нормально? — настаивает она.
Я выключаю трубку и снова обхватываю голову.
Примечания
1
рюкзак десантника.
2
пулемет Калашникова модернизированный.
